Глава девятая. Мудрость господина ратмана
Спустя четыре дня после первого дуновения тихого ветра в доме госпожи Элиссы установилось хоть какое-то подобие прежнего порядка. Самые верные и уравновешенные слуги продолжали выполнять свои обязанности, другие — побеспокойнее — покинули дом; одни вернулись к семьям, другие попали в больницу для бедных… Ула исчезла бесследно. Артисты все так же занимали непарадные комнаты, впрочем, радости у них поубавилось.
Не все дети Лимпэнг-Танга оказались одинаково восприимчивы к тлетворной ласке дыхания Арр-Мурра. Хуже всех пришлось Лорке — рыжего весельчака подвела его всегдашняя эмоциональность, неумение жить — вполсилы, смеяться — тихо, чувствовать — расчетливо. Лоркина гитара пылилась в углу коридора, его серебряный конь тосковал на конюшне; сам же младший Бреттиноро сидел, поджав под себя ноги, на неубранной кровати, грыз ногти и бубнил себе под нос, вспоминая все прежние обиды — начиная с семейного майората, лишившего его надежды на родовые богатства, и заканчивая последними расчетами Лиусса, якобы обсчитавшего вольтижера на крупную сумму. У него часто, почти все время, болела голова.
Немногим лучше пришлось Лиуссу и Рецине. Эти двое пока не замыкались в стенах дома, садились за общую трапезу, даже пытались участвовать в разговорах. И не менее трех раз в день жаловались на боль в сердце.
Заметно лучше других держались близнецы-суртонцы и Орсон. Воспитанные в сдержанности, привыкшие держать чувства в узде, привычно невозмутимые брат и сестра — и спокойный, как камни менгира, молчаливый северянин почти не изменились. Пройдет еще добрая неделя, прежде чем близнецы начнут заново оплакивать смерть матери, а силач Орсон уступит давнему, глубинному страху, который обессилит его руки.
Ни Амариллис, ни Веноны дыхание тихого ветра словно и не коснулось. Они, как только могли, помогали друзьям: микстурами — сонными или болеутоляющими, утешением, просто присутствием. Не оставляли они и хозяйской половины; почти каждый вечер госпожа Элисса засыпала, держась за руку Веноны. На пятый день эпидемии в доме появились гости.
Непрошеные и нежданные посетители вошли, минуя двери без стука, а домочадцев — без приветствий. Было их двое, и еще неделю назад они служили в эригонском гарнизоне. Обойдя полдома, они зашли в жилище артистов.
— Эй, кто тут у вас Амариллис? — хрипло вопросил один голосом, то и дело срывавшимся в рык.
— Я, — ответила танцовщица, отрываясь от попытки накормить Лорку его любимыми куриными клецками с ореховым соусом (она потратила на это блюдо почти час времени, щепотку кыт*а и три горошка кшахта), — а что?
— А то, — подолжил гость, — собирайся-ка, дева, пойдешь с нами. Глаза не таращь, лично нам от тебя ничего не надобно, но вот Славному Эригону ты можешь пригодиться. Нарядами не нагружайся, возьми чего попроще… в больнице тебе не до плясок будет.
— Зачем? Я не больна и не собираюсь…
— Вот именно. А другие уже собрались. А мы им вроде как в помощь.
— Мы? — Венона вошла в комнату и стояла позади солдат, — Мы — это кто?
— А орки. И те, в ком есть хоть капля нашей крови.
Венона посмотрела на растерянную Амариллис, на Лорку, тупо жующего клецку, и обреченно вздохнула. Опустив голову, сняла с шеи медальон (подарок Лиусса), и через полминуты подняла глаза — не карие и веселые, а серебристые, с вертикальными лезвиями зрачков…
— Госпожа… — опешившие солдаты синхронно согнулись в глубочайшем поклоне.
— Я пойду вместе с девушкой. Город славно принимал нас в часы радости, и мы не оставим его в час нужды, — куда подевалась прежняя Венона, ее мягкая улыбка и чувственный голос? У этой серебряноглазой женщины голос был решительным и властным, а в уголках губ притаилась миндальная горечь.
— Как прикажете, госпожа, — и вновь поклон.
— Сейчас мы идем с вами, а вечером я прошу вас вернуться и забрать в больницу этого юношу, — и Венона кивнула на Лорку, не проявлявшего ни малейшего интереса к происходившему.
— Сделаем все, госпожа, — говоривший орк почтительно наклонил голову, — мы подождем вас, собирайтесь.
Венона и Амариллис собрались быстро, поскольку нужные вещи в тщательной укладке не нуждались; увязав пару простых платьев и три смены белья в плащ, танцовщица решилась-таки задать вопрос.
— Кто ты, Венона?
— Я?.. Венона из клана Крысоловов. Тебе это ни о чем не говорит, и сейчас не время для долгих рассказов. Позже.
— Как скажете, госпожа… — и Амариллис без тени иронии поклонилась подруге.
Прошло две недели с того дня, когда дочери Лимпэнг-Танга впервые переступили порог городской больницы — той, что была предназначена для более-менее состоятельных людей. Венона, получив почтительнейший поклон от Гвирра, лично отмечавшего каждого из явившихся сокровников, имела недолгий разговор с мессиром первым доктором, после чего ее определили присматривать за приготовлением целебных микстур в аптечном пристрое; через два дня к этим обязанностям прибавилось еще и ответственность за одну из сестринских смен. Амариллис оставили при ней.
Длинное, приземистое здание эригонской больницы, выстроенное из серого камня, окруженное рядами невысоких вечнозеленых деревьев с мягкой хвоей, находилось неподалеку от квартала ювелиров, отделенное от него каналом, одним из протоков Каджи. Внутри были просторные залы, разделенные передвижными деревянными перегородками, высокие кровати, столики для лекарств, чистота и порядок. Во всяком случае, так было до начала эпидемии. Но после того, как золотой ветряк неделю поворочал лопастями, обстоятельства сильно изменились.
Все перегородки убрали, кровати сдвинули к стенам, на них теперь лежали особы, за которых просил лично Гвирр или мессир Окка; во всех трех залах были тесно-тесно расставлены походные солдатские койки — куски парусины, натянутые на деревянные рамы, проход такой, чтобы только мог протиснуться доктор. Под каждой лежанкой — горшок и корзина для кровавых тряпок, и на каждой — умирающий.
Тяжелобольных в госпиталь доставлял, как правило, полуденный патруль: именно в полдень, когда дыхание Арр-Мурра становилось особенно ядовитым, орки обходили улицы Эригона. Те, кого они находили вне домов — будь то тупо сидящие на земле и глотающие ртом зараженный воздух, или рисующие собственной кровью какие-то узоры на мостовой, или спешащие на поиски навеки утраченного — всех отправляли умирать под надзором врачей. Которые, к слову сказать, держались изо всех сил, стараясь как можно дольше не поддаваться ядовитому ветру; получалось не у всех… Кого-то из неизлечимых приводили слуги-темнокровки: они с трудом справлялись со своими хозяевами, погруженными в тихое помешательство, и на тех домочадцев, у которых иссякали силы, их уже не хватало. Каждый новый день приводил новых больных и забирал уже отмучавшихся; и служанки, стирающие больничное белье, выливали в канал из корыт темно-красную воду. За городской стеной рыли общие могилы, больше похожие на ямы, чем на место достойного упокоения, стоял чан с известью и бывший конвой, сопровождавший повозки почтенного господина Амброджо, засыпал сухой землей тела горожан.
