Стоило нам взлететь, наш преследователь снова занял наблюдательный пост. Я ненадолго заснул, а когда проснулся, мы уже проносились над Угандой, небо впереди стало светлеть. Я не чувствовал себя отдохнувшим, но больше уже спать не мог. Наш спутник по-прежнему оставался порождением ночи, утренний свет, казалось, не имел к нему никакого отношения. Каждый раз он терпеливо ждал, когда мы делали остановки для заправки топливом, а потом продолжал преследование, как только мы поднимались в воздух.
Когда мы пролетали над озером Виктория, окончательно рассвело. Я решил провести разведку. И почувствовал нечто. Яркая, ослепительная вспышка возникла всего на одно короткое мгновение и тут же пропала. Я съел бутерброд и выпил чая. Теперь мы летели над Кенией. «Интересно, — подумал я, — что это было… чего коснулся мой разум?» Неожиданно я почувствовал, что нервничаю. Куда мы несемся и что я должен буду сделать? Сам по себе я не мог представлять ни для кого никакого интереса — кроме телепатических способностей, во мне не было ничего особенного. Хватит ли мне этого? Или, может, я должен противостоять тому, что поджидает меня, превратившись в одну из великих личностей, что побывали в моем разуме? Я с легкостью смогу вновь до них добраться… Но я не имею ни малейшего представления о том, кого из них следует выбрать.
Я смотрел на проносящуюся внизу Землю — зеленую, коричневую, желтую. Квик тихонько посапывал в своем кресле. Заглянув в мысли пилота, я узнал, что наша следующая — и конечная — остановка будет на побережье Сомали.
Соглядатай покинул нас и улетел на восток, когда мы приземлились и пилот заглушил двигатель. Меня немного знобило — по-видимому, сказывались усталость и напряжение. Ярко светило солнце, мы находились в самом центре небольшой, совсем недавно расчищенной площадки. Неподалеку виднелась новенькая хижина. Цистерны с горючим и хижина были прикрыты маскировочными сетями. Механик и его помощник должны были вот-вот выйти на импровизированное поле и заняться вертолетом: заправить его горючим и проверить, все ли в порядке. Наш пилот заговорил с ними на суахили.
— Квик, я себя неважно чувствую, — сказал я.
— Могу себе представить. Ты плохо выглядишь. Попить не хочешь?
— Давай.
Я думал, что он имел в виду воду, но он достал из одного из своих многочисленных карманов флягу и протянул мне.
Я сделал большой глоток бренди, закашлялся, поблагодарил его и вернул флягу.
— Ты знаешь, что мы должны делать дальше? — спросил меня Квик.
Я знал. Напряжение, плохое самочувствие, беспокойство, любопытство, все мои желания вдруг слились в одно болезненное стремление пойти именно в ту сторону, где скрылись наши преследователи. Я снова ощутил присутствие, которого коснулся совсем недавно и которое тогда ускользнуло от меня, — я понял, что теперь должен сам идти вперед.
Я повернул на восток и пошел в сторону моря: оно промелькнуло под нами, когда мы заходили на посадку. Да, я все делаю правильно. Напряжение немного отпустило.
Неожиданно рядом возник Квик, который попытался схватить меня за плечо.
— Эй, приятель! Куда это ты собрался?
— Туда, — ответил я ему, не обращая внимания на его руку. — Оставайся здесь. Ты сделал свою работу.
— Нечего болтать! Я твой телохранитель до тех пор, пока Лидия не скажет, что я свободен. — Он пошел рядом со мной. — Ну, что случилось?
— Я знаю, куда должен идти.
— Отлично. Мог бы и мне сказать.
— Пожалуй, тебе не следует идти со мной.
— Почему?
— Ты можешь пострадать.
— Знаешь, я рискну. Я должен убедиться, что ты благополучно доберешься… куда там тебе нужно.
— Ладно. Но учти, тебя предупредили.
Сквозь кустарник проходила узкая дорожка, по которой мы и пошли. Тропинка повернула направо, но мы не последовали за ней. Теперь кусты росли не так густо, и продвигаться вперед стало совсем не трудно. Некоторое время мы шли под уклон.
— К воде? — спросил Квик.
— Кажется, да.
— Ты сказал, что я могу пострадать. Не мог бы ты уточнить, какая опасность нам угрожает?
— Не мог бы. Потому что сам не знаю. Просто чувствую — и все. На самом деле им нужен только я.
— Кому «им»?
— Понятия не имею.
Спуск стал более крутым. Меня лихорадило, но теперь я смотрел на себя, словно со стороны. Точно мое тело превратилось в нечто вроде почтовой станции, приют самых разнообразных разумов, где и мое собственное сознание — всего лишь временный посетитель, готовый в любой момент освободить территорию для того, кто прибудет следом. Я продолжал спускаться вниз, время от времени помогая себе руками в тех местах, где спуск был особенно трудным.
— Деннис, мы должны немного передохнуть, — сказал Квик.
— Нет, нужно идти вперед.
— Ты уже задыхаешься и порезал руку. Сядь. Вот сюда! — Он показал на плоский камень.
— Нет.
Тогда он схватил меня за плечи и насильно усадил на камень, о котором говорил.
— Выпей немного воды. — Квик передал мне флягу. — А теперь покажи руку.
Я пил воду, а Квик перевязывал мне руку. Затем он закурил и поправил кобуру так, чтобы можно было быстро выхватить пистолет.
— Вряд ли Лидия будет довольна, если ты доберешься туда в плохом состоянии.
— Это не имеет никакого значения, Квик. Меня зовет кто-то, он заставляет меня сожалеть о каждом потраченном зря мгновении — вот как сейчас. Устану я физически или нет, не важно. Их интересует мое сознание.
— Нельзя недооценивать значение собственного тела, Деннис. Ты можешь выполнять самые разнообразные умственные упражнения — но сейчас столько болтают о психосоматике, что иногда мне кажется: они забывают о взаимосвязи всех процессов. Если ты хочешь, чтобы твой разум находился в хорошей форме для того испытания, что тебя ждет, следует подумать немного и о физиологии.
— Знаешь, в данный момент я просто не в состоянии рассуждать подобным образом.
— В таком случае я сделал правильно, что пошел с тобой.
Мы отдыхали еще несколько минут.
А потом Квик погасил сигарету и кивнул мне. Тогда я поднялся на ноги и стал спускаться вниз по склону. Решил ни о чем не думать.
Я больше ничего не чувствовал и уже не доверял своему интеллекту. Просто сосредоточился на движении в том направлении, откуда до меня доносился призыв, с каждым новым шагом становившийся все более настойчивым. Я понял, что больше не могу принимать никаких самостоятельных решений, а должен просто выполнять то, что мне велят. Либо это ощущение привнесено в мое сознание давным-давно Лидией, либо оно оказалось единственно возможной реакцией организма, страстно желающего выжить, — этого я не узнаю никогда.
