Яркий сноп света ударил ему в глаза, играя на покрытом рунами металле. Мягкая дрожь прошла по клинку, но сильная, уверенная рука держала его, и сталь успокоилась и замерла вновь, подчинившись новому владельцу. Латинда с легкой, светлой завистью, которая скорее была наполнена воспоминаниями, чем жаждой обладания, смотрел на лесовича.
Старый Ольсинор понимал, что значит для воина расстаться со своим боевым оружием, но именно об этом он хотел просить Латинду Козного, за тем и пришел к нему. Теперь, когда единственный меч, оставшийся от легендарных Витязей Света, перешел в руки Свея, он успокоился: он, Ольсинор, сделал все, что мог, для молодого лесовича, осталось малое… отдать свою жизнь, если потребуется…
Через короткое время, ушедшее на прощание с радушным хозяином и его маленьким помощником Луциком, дракон, тяжело взмахивая крыльями стал подниматься в небо, быстро удаляясь в направлении Головастого ущелья… Два всадника по-прежнему виднелись на нем, и скоро облака скрыли их из глаз провожающих, сидевших вдвоем у окна в светлой теплой комнате…
День клонился к вечеру, а значит уже сегодня могло сбыться желание путников, которое, если бы не обстоятельства, никогда не возникло бы у них… встретить Плавающий замок, что появлялся в этих местах, по рассказам очевидцев, обычно лишь ночью.
Головастое ущелье, названное так гномами из-за почти круглой скалы, нависшей над узиной в горах, проторенной бурным холодным ручьем, начиналось сразу за Вражьим лесом, на много верст протянувшимся по другую сторону от Звенящего хребта.
И когда, уже в сумерках, внизу показалась скала-голова, Ольсинор нарушил молчание… Ни Свею, ни самому эльфу не хотелось говорить, слишком много было сказано всего… Сказал Ольсинор, обмениваясь лишь мыслью, понимая, что в присутствии Ладогарда иначе и быть не может.
"Головастое ущелье… — проговорил он, — отсюда надо быть особенно внимательными… Все может произойти очень быстро, а мы можем оказаться порознь… Не думаю, что это страшит вас, только если это произойдет, никто не должен оставаться здесь из-за другого и должен возвращаться… Словом, каждый тогда поступает, как велит ему его честь и долг…"
Свей нахмурился при первых словах, не принято было у лесовичей бросать своих, но сказанное дальше было уже ему по душе, и он кивнул. Ладогард тоже утвердительно хмыкнул, и тишина повисла вновь.
Однако, странное, почти осязаемое ощущение тревоги стало незаметно подбираться все ближе. Неприятное чувство, которое раньше бы Свей назвал страхом, стало все сильнее охватывать его. Сердце бешенно колотилось в груди, словно вот-вот выскочит, а тягостное то ли предчувствие, то ли присутствие кого-то невидимого, давило на него всего… на глаза, на уши, на плечи…
Слышно было, как Ольсинор неспокойно ерзает в седле, пытаясь понять, откуда исходит это угнетающее чувство опасности, но пока лишь темнеющий горизонт был впереди да черные скалы внизу, разрезанные руслом ручья напополам…
"Темные места…", — проворчал дракон. "Словно в паутине летишь… и все больше вязнешь…"
Несколькими словами мытарь отчетливо передал то липкое чувство опасности, которое охватило путников. И все-таки пока ничто кроме этого безотчетного страха не нарушало их спокойствие.
Прошло еще несколько тягостных минут, в течение которых ни один из них не пожелал нарушить молчание. Казалось, только заговори, и тебя обнаружат раньше времени…
Медленно проплывала внизу огромная скала, висевшая над долиной, словно кто-то сверху заглядывал туда, и вот уже она осталась позади… Притихшие путники вглядывались вперед, вниз, где темнела широкая долина… а за их спинами вырастал, слабо светясь мертвенным голубым светом, призрачный замок.
Его громоздкое основание, покоилось сейчас на скале-голове, нависая правым углом над ущельем и опираясь краем на противоположную скалу. Прекрасное когда-то здание с двумя башенками справа и слева, с колоннами, поддерживающими небольшую террасу над входом, теперь находилось в запустении. Клочья паутины и засохшего плюща свисали с его стен, выщербленные во многих местах стены давно не видели заботливой руки… Сгорбившиеся горгульи, почерневшие от дождя и снега, замерли на крыше… Из узкого стрельчатого окна на втором этаже тем временем вниз скользнула черная тень…
Первым оглянулся Ольсинор. Недоброе предчувствие не обмануло его, и он коротко предупредил остальных:
"Сзади!"
То, что в следующее мгновение сделал дракон, спасло им всем жизнь, потому что Ладогард, изогнувшись своим продолговатым телом, начал разворачиваться и одновременно резко уходить вниз, в темноту, словно стараясь слиться с ней… И им это удалось… На том месте, где они только что были, закружилось черное облако. Видно было, как что-то длинное стремительно разворачивается в их сторону, закручивая вихрем воздух, и вот уже тело огромной крылатой змеи с открытой пастью с визгом несется на них, оттолкнувшись от пустоты словно пружина.
Визжащая, дрожащая от ярости, тварь уже дохнула гнилью огромной пасти, когда Ольсинор, вскочив на ноги на спине Ладогарда, рассек большим мечом ей горло.
Визг рептилии раскатился эхом по горам. Из окон замка, казалось, из всех щелей показались змеинные головы, их тела струились в темноте, стекая вниз, расправляя кожистые крылья… И вот уже множество их устремилось к дракону…
Еле удерживаясь на его спине, Свей наносил удар за ударом, Гнев Света в его руке дрожал от ярости… Лесович видел лишь огромные желтые змеинные глаза, отливающие тускло в темноте… Их тел почти не было видно в ночном сумраке, лишь кольца, гладкие и холодные, скользили рядом.
Мечи обоеруких воинов мелькали светом, но тьма их обступала стремительно со всех сторон… И тут мытарь затянул свою жуткую песню… Свей почувствовал, как голова его наливается тяжестью от необычной высоты звука, принявшегося сверлить его нутро… Но этот невыносимый вой вдруг замедлил движения темных созданий, от которых, казалось, уже все шевелилось вокруг.
Змеи то ли засыпали, то ли звук парализовал их, но они принялись медленно, словно оседать вниз…
Это было удивительно, и Ольсинор крикнул, превозмогая режущий голову звук:
"Что ты с ними сделал, мытарь? Или они поднимутся вновь?"
"Им — конец… Если ты заслушался песней мытаря — ты умер…"
Свей не сводил глаз с замка. То, что виделось ему, казалось, не может быть… Темнеющие каменные фигуры на крыше зашевелились. Они отчетливо теперь виднелись в холодном свете взошедшей луны. А Гнев Света в его руке вздрагивал от ярости, — он чуял тьму, его светлая суть ждала битвы…
