Сработало все-таки. Леди Инанна говорила, что кровь должна быть свежепролитой — а капнул я сейчас той, что полгода назад собрал в ромецианской ратуше. Однако она выглядела совершенно свежей, даже не думала свертываться… ну я и решил, что можно попробовать и так.
И до чего же здорово, что я оказался прав…
Повернувшись к остальным, я встретил три совершенно охреневших взгляда. Щученко тупо пучил глаза, у Гадюкина на лице застыла неестественная улыбочка, а Святогневнев часто-часто моргал — и это особенно странно, потому что так-то он никогда не моргает.
— Товарищ Бритва, а це шо таке було? — потребовал объяснений Щученко.
— Да, Олег, это кто… это что такое сейчас было? — осторожно спросил Святогневнев.
А Гадюкин ничего не сказал — только сверлил взглядом карман, в который я спрятал ковчежец. Чувствовалось, что ему ужасно хочется заполучить эту штуку в свои лапки.
Объяснять я ничего, конечно, не стал. Отделался туманной фразой, что это такая особая секретная технология. Типа биооружие. Где я его раздобыл? Где-где… там же, где и все остальное. В секретных лабораториях Шангри-Ла. Потом как-нибудь расскажу подробнее, за чашечкой кофе и кальяном.
Кстати о кальяне. Одержав блистательную победу, я почувствовал, что до смерти хочу курить. Сейчас бы три сигары разом засмолил, честное слово. Удовольствия, конечно, никакого — у меня ведь даже легких нет — но все лучше, чем тупо пялиться на изгвазданный коридор. Стены и потолок выглядят так, словно здесь взорвалась цистерна с мантами — тесто и фарш вперемешку.
Переломанные конечности уже начали потихоньку срастаться. Нога все еще зудит, но ступать можно без опаски. И теперь, когда путь свободен, надо быстренько отсюда сваливать. С пустыми руками, зато живые.
Почти все живые. Нас таки стало на одного меньше, и профессор Гадюкин сейчас как раз подобрал то, что от него осталось — кисть левой руки.
— Лелик, а можно мне взять эту штучку? — задумчиво попросил он.
— Зачем? — удивился Святогневнев.
— Попробую клонировать.
— Лучше не надо, — нахмурился Святогневнев. — При жизни эта тварь была очень агрессивной и обладала какими-то странными способностями. Не знаю уж, что у тебя получится, но предчувствия нехорошие…
— А если с человеком скрестить? Или с гориллой, допустим?
— Да забирай его на доброе здоровье, — отмахнулся Святогневнев. — Если что-нибудь родится, назови в мою честь.
— Договорились, Лелик! — обрадовался Гадюкин. — Руку на дружбу!
Святогневнев насмешливо подал ему руку. Ту, которую он до этого держал под мышкой.
— Лева, тебе помощь не нужна? — спохватился я. — Ты себя как вообще чувствуешь?
— Как я могу себя чувствовать? — досадливо посмотрел на меня Святогневнев. — Я мертвый. Я никак себя не чувствую. Домой вернусь, как-нибудь пришью… швы наложу… разберусь, в общем. Ты за меня не беспокойся.
Но я все равно беспокоился. Если ваш лучший друг будет стоять с оторванной рукой, вы тоже забеспокоитесь.
А если не забеспокоитесь… ну хреновый из вас друг тогда.
— Кстати, я бы на вашем месте тут не задерживался, — напомнил Гадюкин. — Двигайтесь к выходу, пока свободно. А то сейчас охрана набежит…
— Давайте и вы с нами, профессор, — предложил я. — Я вам могу политическое убежище обеспечить… вон у полковника на родине, например.
— Спасибо за предложение, тронут. Но я считаю так — где родился, там и пригодился.
— Патриотизм — это правильно, — одобрил я. — Я сам горячий патриот. Слава России и все такое. Только у вас ведь проблемы будут, профессор.
— Да не будет у меня ничего, батенька, — отмахнулся Гадюкин. — Я просто скажу, что вы меня силой заставили.
— А если не поверят?
— Тогда под психа закошу. Мне не привыкать. Хотите посмотреть, как я падучую разыгрываю?
Мы вежливо отказались. Гадюкин обиделся.
На обратном пути нас никто не потревожил. Ну как никто? Лифты отключили, конечно. Был бы я один, так и по шахте нормально бы влез, но у однорукого мертвеца и толстого полковника КГБ это вряд ли получится.
А вот интересно, где у них эти самые лифты включаются?
Короче, ориентируясь через Направление, я влез по шахте, добрался до станции управления, вырубил охрану и врубил электричество. Святогневнев и Щученко, с которыми я заранее все обговорил, тут же поехали наверх, используя карточку Гадюкина. Я же вытащил охрану наружу, аккуратно разложив их у стеночек, запер дверь снаружи и ушел тем же путем — через лифтовую шахту.
О конспирации я больше не заботился. Поздно пить боржоми, когда почки отвалились.
Святогневнев и Щученко дожидались меня в вестибюле. Причем Щученко с гордым видом держал в руках штуковину, похожую на кривобокий огнетушитель. Оказалось однако, что это совсем не огнетушитель, а вовсе даже наоборот — огнемет. Тот самый, о котором упоминал Гадюкин. Щученко, как и положено чекисту, ничего мимо ушей не пропустил, все зафиксировал. И я даже не сомневался, что при необходимости он этот огнемет применит без раздумий.
Да и без необходимости тоже.
Входную дверь я вырезал. А то она тоже почему-то была заперта. Еще и турель кто-то додумался включить… нет, ну вот это нормально — устанавливать на входе в НИИ пулеметную турель? Хорошо, что там оказался именно я, я пуленепробиваемый. А человека и убить бы могло.
Потом мы прорвались к вертолетной площадке. Я решил, что лучше так, чем возвращаться прежним путем — там нас всяко ожидают. Хотя у вертолетов нас тоже ожидали — одиннадцать мужиков с автоматами. Я велел Святогневневу держаться за мной, а Щученко — за Святогневневым, сам же пошел вперед, демонстративно сложив руки на груди.
— Сдавайтесь, пожалуйста, — неуверенно попросил паренек с лейтенантскими погонами. — А то нам велено вас пристрелить…
— Вы знаете, кто я такой? — прохрипел я. — Я яцхен!
— Да мы знаем…
— Не перебивай!!! — взревел я, резко подаваясь вперед. Все остальные сразу подались назад. — Я яцхен! Мои когти режут сталь, как поролон! Моя шкура выдерживает пулеметную очередь! Зная это, подумайте — есть ли у вас шанс хотя бы ранить меня, прежде чем я превращу вас в кучу фрикаделек?!
В качестве демонстрации я быстрым движением срезал стволы сразу у трех автоматов. А лейтенанту срезал козырек на фуражке. Он аж присел, когда у него перед лицом промелькнула моя семипалая ладошка. Выстрелить никто не успел — когда яцхен движется, он движется быстро.
Нет, конечно, я никого не убил и даже не ранил. Я так-то не беспредельщик, без крайней необходимости никого когтем не трону. Тем более теперь, когда меня в монахи постригли… фигурально выражаясь, конечно. Дедушка Торквемада наказал мне быть кротким, смиренным и вообще всегда поступать так, как поступил бы он. Ну я так и делаю. Я ведь добрый человек… яцхен.
