Немного преувеличиваю, но в принципе почти все так и есть. Простор, огромные окна, и столики рядами. Каждый столик на два человека. Прикинул — если занять все столики…разом тут человек двести уместится. Или больше? Кстати — похоже что там вон вход в другой зал, поменьше. Наверное, тот зал для администрации Академии, этот зал для учащихся.
Насчет столиков…а с чего я решил, что они на двоих? Нет, точно на четверых! Просто они кажутся маленькими из-за того, что потолки высокие и вообще просторно.
Выдача еды — вон из того окошка, за которым угадываются фигуры раздатчиц или кухарок. Окошком я его назвал так…вгорячах. На самом деле — окно, окошище! На выдаче могут стоять сразу четверо или пятеро раздатчиц. Сейчас непосредственно у окна стояла одна, оно и понятно — каникулы, зачем использовать всю толпу? Одна раздатчица, две поварихи, уборщица — вот и весь состав кухонной бригады на время каникул. Я бы так и сделал.
Пахло вкусно — жареным мясом, сдобой, специями — не хуже чем в хорошем трактире. У меня сразу рот наполнился слюнями — все, что за сегодня съедено, это небольшой бутерброд в кабинете ректора. И то — едва урвал. Сдается, уважаемый дядечка Зоран так на меня рассердился за отказ уехать домой, что его бы воля — вырвал этот бутерброд из моего чрева вместе с кишками. Нет, ну так-то я его прекрасно понимаю — кому нужен такой заведомый «геморрой» в лице залетного ворка? Обязательно ведь будут неприятности, что он мне популярно и рассказал. Но что поделаешь? Такая вот наша селяви!
Иду через зал к окошку кухни, по дороге цепляю деревянный поднос со специального стеллажа при входе. Автоматически оглядываю зал на предмет нахождения в нем опасных субъектов. После беседы с ректором я уже «на щелчке» — это когда оружие снято с предохранителя — щелк! Жду любой неприятности. Скорее всего, слухи уже разлетелись по Академии — судя по всему Хельга еще та болтушка, и служит источником информации для всей округи. Главное — умело к ней подойти. Типичная секратарша, чего уж там.
В зале народу очень мало. Практически — он пуст. И скорее всего не потому, что еще не все собрались на обед — просто в Академии остались только штрафники, да те, кому не хотелось ехать домой. Ну и возможно — дежурные. Кто-то ведь должен следить за входом, за порядком, ну и вообще. так положено, чтобы в учебке оставались дневальные. Четверо сидят возле окна, выходящего во двор, на сквер, двое парней чуть поодаль, под высоким подобием пальмы, растущим в здоровенной, причудливо вылепленной из глины и обожженной бочке.
На меня воззрились все — и эти четверо, среди которых были две девушки, и двое под пальмой — даже есть бросили, так я их заинтересовал. Неужели здесь никогда не было ворков? А что…вполне может быть. Я отличаюсь от смуглокожих и черноглазых обитателей империи так же, как белый человек от мулатов. А ситуация нормальная — вот только представить, что в столовую Рязанского десантного училища вошел негр — самый настоящий, иссиня-черный, желтоглазый, в форме этого самого родного училища. Как бы на него смотрели?
Прохожу к раздаче, вижу женщину лет сорока пяти — полноватую, с добрым румяным лицом. Вежливо здороваюсь, спрашиваю:
— Могу пообедать? Я не знаю, внесли меня в списки курсантов, или нет…может на меня еще разнарядка не приходила?
Женщина смотрит на меня, будто я вдруг заговорил с ней на иностранном языке, потом фыркает и удивительно приятным, нежным голосом (по контрасту с огромным телом), говорит:
— Ишь ты! Разнарядка! Списки! Какой ты ученый-то! Хи хи…если на тебе форма, значит везде уже внесли, и ты такой же курсант, как и все остальные. Новенький ведь, да?
— А не видно? — улыбаюсь я женщине, которая мне честно сказать понравилась. Этакая домашняя, правильная повариха. Да и не со зла она меня поддевает, видно, что добродушная.
— Еще как видно! — хохочет женщина, наливая и накладывая из двух огромных медных кастрюль — Сколько тут работаю, а ворка у нас еще не видала! Да еще и такого красавчика! Девочки, вы только поглядите — какой красавчик! Ну, теперь держись, девки! Ишь, кто к нам пожаловал!
Кухарки — все как на подбор грудастые, плечистые, девочками называться могли только с огромной такой натяжкой. Больше они напоминали штангисток, которые каким-то образом оказались в роли кухонных хозяек. Оно и понятно — потаскай-ка тяжеленные кастрюли, быстро накачаешь мышцу!
— Да, хорош! — выстроились у окна кухарки, бесстыдно раздевая меня взглядами — Мы бы с тобой…сварили похлебку! Ха ха ха!
— Ну хватит паренька смущать! — цыкнула раздатчица, и заговорщицки мне подмигнула — Ты это…не теряйся! Меня Анар звать…если что, обращайся! Я вообще очень хорошо к воркам отношусь. Знаешь, у меня в юности парень был — ворк. Вот мы с ним зажигали! Как вспомню, так вздрогну! До сих пор забыть не могу!
— А куда он делся? — из вежливости поинтересовался я, и лучше бы этого не делал.
— Убили его — погрустнела женщина — Шел как-то вечером с работы…он в лавке, продавцом работал. И…утром нашли. Голову ему проломили, раздели. Тогда как раз на севере снова война началась с ворками, били их крепко, убивали. Мол, ваши соплеменники нас режут! А причем тут мой Виглан? Он и мухи бы не обидел! Он все в их храм ходил, а там им священник рассказывал, что никого обижать нельзя, что надо молиться за своих врагов…вот и домолился. Голову разбили. Тоже красавчик был!
Она вытерла глаза запястьем, посмотрела куда-то в зал за мою спину, и еще тише сказала:
— Ты это…как тебя звать?
— Петр
— Ты, Петр…будт осторожнее. Тут знаешь, сколько говна среди курсантов? Друг перед другом выпендриваются, перед девчонками выкаблучиваются. А уж если ворка увидят…так и жди, что сейчас что-нибудь учудят. Тут многие с севера, опять же — родители офицеры, воевали с ворками. А ваше племя все эти дурацкие завывания слушает — не убий, не защищайся! Ну кроме лесных ворков, конечно. Так что ты сладкий пирожок для этих коршунов. Опять же — слишком красивый, девки на тебя смотреть будут. Берегись, парень!
— Спасибо, Анар! Учту! — искренне поблагодарил я, и подняв тяжелый поднос, пошел в зал. Уже в спину мне подавальщица вполголоса сказала:
— Не наешься — подходи, еще положу! Тут у нас кормят от пуза, а тебе надо поправляться, вон какой худенький!
Я кивнул, поблагодарил и пошел дальше, думая о том, что вряд ли буду просить добавки. Здоровенная чашка огненно-горячей похлебки, посреди которой как остров возвышался кусок темного мяса, миска с чем-то вроде картофельного пюре, политого соусом, в луже которого лежали здоровенная жменя соломкой нарезанного мяса. Два пирожка — один вроде как с мясом, другой с фруктами, сладкий (сквозь отверстие в центре видать), Ломоть ноздреватого белого хлеба толщиной сантиметра четыре, и литровая кружка компота, в котором плавали нарезанные на кусочки ягоды и фрукты. Да я с такой пищи сделаюсь жирным, как боров! Неужели все это в меня влезет?
Влезло. Правда, с трудом. Видно сильно я проголодался, да и еда была вкусной. Мясо нежное, пюрешка как у мамы, компот не приторный, кисленький — как я люблю. Сижу, отдуваюсь, думаю — чем бы в зубах поковырять. Расслабился после обеда как сытый кот. Только уши как у кота — настороже.
— И кто тебя сюда пустил, свинья?! Твое место — на кухне! У помойного ведра! Пшел вон, скотина! Где украл форму курсанта?
Поднимаю взгляд — медленно, нарочито вяло. Началось. Итак, что тут у нас? Ага…парень довольно крупный, покрупнее меня. Килограммов на двадцать тяжелее. Видно, что сильный парнишка. Одет в безукоризненно выглаженную форму, ботинки блестят. Буквы «А» на петлицах…золотые, что ли?! Ух ты…богатенький Буратино! Кольцо на среднем пальце левой руки — похоже, что бриллиант. Здоровенный такой камушек…сверкает! Нет, никогда не любил мужские перстни. Мне это кажется глупым и претенциозным — носить перстни. А еще — опасным. Вот так зацепишься таким перстнем, да и оторвешь палец.
— А по какому праву ты со мной так разговариваешь, юноша? — спрашиваю лениво, делая самую презрительную гримасу, которую могу создать. Нужно с самого начала себя ставить, иначе задавят.
