Бедолага. Чего он не знал, так это того, что уже взвешен и измерен. Потенциал его был удручающе низок. Неделя, может, месяц, — и от него придется избавиться. Что ж. До той поры он заслужил несколько минут наивысшего счастья.
Того счастья, что ощущает каждый из адептов, понимая, что Владычица счастлива благодаря ему.
— Госпожа…
Посторонних в её покои не пускали без доклада. Но разумеется, страже не пришло бы в голову остановить своего короля. Поэтому Амброус стремительно вошел и, убедившись, что дверь за ним закрылась, склонился в подобострастном поклоне.
Выглядел он неважно. То есть, для кого-либо из подданных он был так же безупречен, как и обычно. Но дьявол скрывался в мелочах, и Ильмадика эти мелочи прекрасно умела подмечать. Лихорадочный блеск в глубине голубых глаз, сводивших с ума любую женщину, кроме той, в которой он нуждался больше всего. Сменивший аккуратные светлые локоны практичный «хвост»: в последнее время королю недоставало терпения тратить столько времени, как прежде, на создание прически. Легкая асимметрия в вороте изумительного серебристо-жемчужного камзола. Чуть более громкий, чем обычно, лязг сдвинутой в сторону шпаги. Повышение температуры тела, — незначительное, на треть градуса, — но Владычице этого было достаточно, чтобы понимать, что королю Амброусу, первому своего имени, дни после казни его брата давались весьма тяжело. Очень похоже, что скоро ей придется выбирать нового Первого Адепта. Жаль, что среди оставшихся не было подходящих кандидатов. Возможно, стоило на досуге заняться поиском новых достойных мужчин в Орден.
— Тебе не требуется так низко кланяться, Амброус, — тепло улыбнулась Ильмадика, — Я никогда не потребовала бы этого от того, кто спас меня из заточения. Здравствуй, мой король.
Первый Адепт распрямился, вдохновленный. От массажиста же богиня ощутила слабый отголосок ревности. Отлично. Теперь сильнее вкладываться в служение ей будут оба.
— У меня дурные вести, моя Госпожа, — сказал Амброус, — Шнирке подвел нас. Я пока не знаю подробностей. Но знаю, что его карета была перехвачена на серпантине, а сам он убит. Его груз попал в лапы мятежников.
Против своей воли Владычица ощутила иррациональный страх. Все ее тело напряглось, в какие-то доли мгновений она была готова отдать приказ направить все силы на то, чтобы вернуть пропажу.
Под умелыми руками ее адепта мышцы вновь расслабились. Нет. Нельзя следовать эмоциям. Нужно контролировать ситуацию. Этот ход был за мятежниками, но она все еще была богиней, и все еще была непобедима.
«Ты не Бог, ты паразит».
Заткнись!
— Мне страшно, Амброус, — пожаловалась Ильмадика.
Это не было слабостью. В том и была ее главная сила, что каждый из ее адептов чувствовал то, чего она от него хотела. В данном случае — стремление помочь ей.
— Мне страшно. Ты ведь защитишь меня… Мой король?
— Я сделаю все, что потребуется, — пылко заверил мужчина, и его глаза блеснули, как будто внутренним светом, — Что я должен делать? Если хочешь, я сейчас же соберу войска и устремлюсь в погоню.
Богиня прикрыла глаза и едва заметно покачала головой:
— Не нужно. Ничего не выйдет. Повстанцев нельзя недооценивать. Кроме того… Они все равно не смогут воспользоваться своей добычей.
— Если бы я знал, что это… — начал было Амброус, но Ильмадика продолжила, как будто он ничего не говорил:
— Не смогут, если мы сами не дадим им такой возможности. Мобилизуй Легион и тайную стражу, позаботься о том, чтобы взять под контроль Братство Теней. Мне нужно, чтобы ты любой ценой защищал дворец. Ни вражеская армия, ни лазутчики не должны проникнуть в Убежище. Защитишь Убежище — защитишь меня. А если не сможешь защитить… Тогда уничтожь его.
— Будет исполнено, Госпожа, — поклонился король.
— Что по поводу логова мятежников? — спросила богиня, — По поводу Альбаны?
— Дело застопорилось, — покачал головой он, — Мы не можем пробиться туда. Они не могут выйти за ее пределы. Госпожа. Дайте дозволение замирить Иллирию. Тогда мы сможем освободить силы.
«Замирить» в понимании Амброуса означало «подчинить магией ключевые фигуры и запугать массовыми казнями и репрессиями остальных». Немного раньше Ильмадика дала бы свое благословение. Запуганный народ помнит свое место. Но теперь в её Ордене образовалась серьезная проблема с кадрами. До того, как они восполнят ряды, казни стоит поумерить.
Однако говорить этого Амброусу нельзя. Он был далеко не глуп. И мог догадаться, что это значит лично для него.
Все-таки даже своей смертью Килиан успел напакостить.
— Иллирия будет любить меня, — ответила Ильмадика, — Рано или поздно. Любить меня, как я того заслуживаю. Я ведь заслуживаю этого?
Король снова поклонился, покраснев от стыда:
— Да, Госпожа. Конечно. Прости меня.
— С мятежниками действуй скрытно и аккуратно, пока Маврон не подготовит свои силы. Тут нужна не кувалда, а скальпель.
Амброус медленно кивнул:
— Госпожа, я уже нашел подходящего человека. Это наемный убийца. Профессионал экстра-класса. Одна проблема: он не берется за политические дела. Полагает, что в таких случаях исполнитель живет ненамного дольше жертвы. Я думаю о том, чтобы промыть ему мозги…
— Не нужно, — мотнула головой женщина, — Лучше устрой ему аудиенцию со мной.
Она улыбнулась:
— Полагаю, мое несравненное обаяние будет сильнее любой магии. Еще ни один мужчина перед ним не устоял.
С огромным удовольствием богиня отметила, как дернулось от ревности лицо короля. Ревность адептов ей никогда не наскучит.
Глава 2. Безмолвные слова
В последнее время Лейла старалась двигаться поменьше, опасаясь, что изменившаяся походка выдаст ее. Очень помог ей Роган, подобравший слуг, готовых блюсти ее секрет, и одежду, скрадывавшую очертания фигуры. Но несмотря на это, оба прекрасно понимали, что осталось совсем немного времени. Максимум месяц. А затем тайна неизбежно раскроется.
И вот тогда за ней начнется настоящая охота. До тех пор она может отвоевать Иллирию, но в Идаволле ее позиции будут слабы: кому достанется власть в герцогстве, определяют узы крови, а не брака, и дворяне скорее посадят на трон кого-то из своих, нежели её. Когда же её тайна раскроется, она сможет взять под контроль оба государства, и Амброус никогда не допустит, чтобы в ее руках оставалось столь мощное оружие против его власти.
Оружие… Да, Амброус наверняка увидит это именно так. В этом он похож на своего отца. Похож больше, чем хотел бы признать.
Для них обоих люди — как вещи. Инструменты. Оружие. Амброус ненавидел этот поход. Он сам непредставимо страдал от того, что собственный отец считал его лишь средством укрепления своей власти.
Вот только именно эта ненависть и делала их похожими. Амброус страдал от того, что к нему относились как к вещи, — и именно это в его глазах давало ему право относиться так к другим. Нести дальше проклятье, порожденное когда-то Герцогом Леандром Идаволльским. Его безразличием, гордыней и жестокостью.
А что чувствовала сама Лейла? На этот вопрос она не знала ответа. Любовь и ненависть обрушивались друг на друга, как два рыцаря в турнирном поединке. Она не могла не любить кровь своей крови и плоть своей плоти — тем более теперь, когда она осталась последней из своей семьи. Она не могла не ненавидеть плод насилия — даже более отвратительного, чем обычное сексуальное насилие; плод насилия над самим своим разумом. Амброус тогда приказывал ей хотеть его. Сходить с ума от желания. Говорить, что он был ее мечтой, любовью всей ее жизни, и верить в это. Умолять его овладеть ею. И она подчинялась ему даже не как рабыня.
Как вещь. Собственность. Игрушка в его руках.
Любовь и ненависть сталкивались между собой, раскалывая на части ее разум. И спасение Лейла находила в работе. В упорном и тяжком труде королевы в изгнании. Она никогда не готовилась править самостоятельно: с детства ее готовили к тому, что править будет ее муж, а она лишь поддерживать его, помогать и вдохновлять. Но сейчас она погружалась в государственные дела с головой.
