столик, но он не рискнул: по ним вычислить даже легче, чем по самой девушке.
«Не задохнулась бы», — заботливо подумал он, спустив вниз добычу, соскользнул по веревке наземь, дернул за нее, и хитрый узел развязался. С третьего раза, но это, право, несущественно.
Смотав веревки и подхватив кокон из одеяла — хорошо еще, принцесса вовсе не упитанная, — вор ринулся прочь, пока не рассвело. Совсем недалеко, вон там ограда, а в ней здоровенная дыра… только бы не наткнуться на стражника, который за брагой в город бегал! Знал бы он, кто случайно потерял кошелек…
Повезло, никто не встретился. Вор вытащил сквозь дыру добычу (не без труда, кусты попались колючие), пробежался с ней немного, взгромоздил на лошадь, которая дожидалась его в чуть менее колючих кустах и взял с места в галоп.
«Неужели удалось? — билось в голове. — Неужели?! И я буду жить… Я буду жить?..»
Одно его пугало: принцесса не подавала признаков жизни. Один раз слабо трепыхнулась и тут же замерла. А сложно ведь не проснуться, когда тебя везут верхом, да еще по таким буеракам… В самом деле, не задохнулась бы!
«За мертвую не заплатят, — с содроганием подумал вор. — А если я ее… в самом деле… Бежать через три моря? Да ведь не поможет!»
Он заставил себя успокоиться, остановил лошадь — далеко уже, а опытные следопыты и так найдут, — снял принцессу с седла и осторожно уложил на траву. Ему казалось, в складках толстого одеяла не прощупывается человеческое тело, и это пугало. Но что уж там!
Он развязал веревки, распахнул клятое одеяло, готовый даже к виду полуобнаженной красавицы, но…
В лицо ему бросилось что-то большое, серое, смазало по лицу… чем? Словно призрак задел! И сорочка принцессы лежала внутри одеяла, та самая, кружевная. Только ее самой не было.
— Колдовство… — прошептал вор, комкая в руках тонкую ткань.
Он ведь был уверен, что чувствовал тяжесть человеческого тела, когда поднимал добычу в седло, а теперь!..
— Оно самое, — согласился кто-то, и он дернулся.
— Т-ты кто? Где? Что тебе нужно?
— Ничего, — отозвался тот же голос, и на сей раз вор решил, что он женский. — Иди своей дорогой, а я вернусь туда, где должна быть.
— Но… но…
Вор был не так уж глуп, а еще не первый раз оказался в лесу. Поворачиваясь словно в испуге, он заметил на суку большую серую сову. Голос исходил именно с той стороны.
— Так ты не просто принцесса, а заколдованная! — выпалил он.
— Да. Но тебе никто не поверит. Уходи, пока можешь. Чуть займется рассвет, меня начнут искать.
— Но ты же говоришь! — Вор пропустил мимо ушей ее слова.
— Могу и перестать.
Вор попытался представить, что сделает с ним наниматель, если вместо принцессы получит сову… Воображение быстро ему отказало.
— Меня все равно понимают лишь те, к кому я желаю обратиться, — добавила сова.
— Кто же тебя так… — невольно выговорил он.
— Я не знаю. Никто не знает. Лучшие отцовские чародеи пытались разгадать чары и уткнулись в камень.
— Эй, погоди, то есть днем ты человек? — опомнился вор.
— Додумался, не прошло и недели.
— Я не о том! Ты охотиться умеешь?
— Научилась. Тебе зачем?
— Припасов мало. Думал, вдруг поймаешь зайца…
— А еще ты решил, что я не полечу назад? — Сова спорхнула чуть ниже. — Ты правда так подумал? Не назвав даже имени своего господина, который возжелал меня в жены? Может, и он мне по сердцу?..
Вор молчал. Имя он бы назвать не смог, если б даже захотел, — клятва. Нарушишь — умрешь. А он очень не хотел умирать.
— Я поймаю кого-нибудь, — сказала вдруг сова. — А ты лошадь расседлай, совсем загнал!
* * *
Когда вор проснулся, солнце било в глаза сквозь листву, а рядом упоительно пахло жареным мясом.
Он вскочил… и сел обратно.
По ту сторону костерка сидела девушка в охотничьем мужском костюме, одном из тех, которые он захватил в гардеробной, переворачивала нанизанных на прутики небольших зверьков и что-то напевала под нос.
— Здоров ты спать. Наверно, и поесть любишь, — улыбнулась она, показав чуть неровные передние зубы. — Ну? Чего застыл?
— Ты… ты была не такая, — только и смог выговорить вор.
— Я всегда была такая.
— Но у тебя же серебристые локоны и…
— Какие локоны? Всю жизнь матери и сестрам завидовала — волосы темные, зато густые. А я в отца удалась: три волосинки друг за другом гоняются.
— И нос курносый!
— А это что-то плохое?
— Но как же сказочная красота…
— А я некрасивая будто?
— Да, но… не сказочно, — вывернулся он. — Просто… красивая.
Девушка была очень даже ничего, но… ни прекрасных серебристых кудрей, ни жемчужных зубов, ни огромных изумрудных глаз, ни губ, словно розовые бутоны, ни ослепительного лица он не видел, ну а про волосы она уже объяснила. А видел… обычную, очень симпатичную девчонку, не более того. Это он и попытался объяснить.
— И на том спасибо. Зато я не дура. Может быть, чего-то не знаю, но учусь быстро.
— Но как же… Женихи все эти… Почему они видели… Колдовство, да?
— Наверно, — после долгой паузы ответила девушка и сунула ему дичь. — Ешь, пока не остыло. Оно и так-то не очень… Я у тебя соль взяла. Ничего, что порылась в твоей сумке?
Он кивнул, запустив зубы в мясо, потом мотнул головой, в смысле, ерунда. Ему некогда было охотиться по дороге, а питаться всухомятку надоело донельзя, так что неведомые зверушки показались королевской пищей. И даже если бы он узнал, что это лесные крысы, менее вкусными от этого они не стали.
— Это не обычное колдовство, — сказала принцесса, доев свою порцию и обсосав косточки. — Проклятие. Придворные колдуны доискивались, что да как, это я тебе уже говорила. Но… откуда взять столько колдунов?
Вор передернулся. Ясное дело, тех, кто узнал слишком много, пускают в расход! Но она так спокойно говорит об этом…
— Не узнали даже, кого прокляли, отца или мать. Я думаю, мать: она злоязыка донельзя, а когда была в тягости, делалась вовсе несносной, это вся прислуга твердит. Ну вот, когда носила меня, вроде бы обидела кого-то. Но никто не придал этому значения — подумаешь! С женщинами в положении случается. Тем более, она не герцогине какой-нибудь на торжественном ужине кувшин с вином на голову вылила, а какую-то горожанку обругала — та чуть не угодила под лошадей, уронила корзинку, всю мостовую заляпала яйцами и сливами…
— Ведьма, поди… — поежился вор. Он слышал много сказок о таких вот случайно обиженных старушках.
— Кто же знает?
