Синяка тяжело дышал ртом. Ингольв дотащил раненого до дивана, уложил, рывком придвинул диван ближе к камину. И только после этого взглянул на сестру. Она прижалась к нему и тихонько всхлипнула, когда он провел рукой по ее волосам.
Ларс Разенна с интересом наблюдал за этими людьми. Анна-Стина и Ингольв были близнецами. Рослые, с темно-русыми волосами и широко расставленными серыми глазами, брат и сестра были очень похожи друг на друга.
Разенна неловко помялся у порога, положил карабин Вальхейма на обеденный стол и двинулся к выходу. Анна-Стина остановила его умоляющим взглядом и показала на кресло. Ухмыльнувшись от уха до уха, Ларс немедленно развалился в кресле и с наслаждением потянулся. Ингольв ушел на кухню.
Анна-Стина сняла со стены лампу и подсела на диван, направляя свет в лицо солдата. Он застонал и замотал головой, потом поднял руку в оторванном рукаве и прикрыл локтем глаза. Анна-Стина откинула со лба прядь волос, посмотрела прямо на Ларса и вдруг заплакала. Ларс бросился к ней. Губы ее тряслись, слезы текли по щекам непрерывным потоком, и она даже не подняла руки, чтобы вытереть их. Ларс извлек из-за пояса грязную тряпицу и растроганно принялся водить ею по мокрому лицу девушки, оставляя темные разводы.
— Ну, что случилось, кроха? — спросил Ларс.
— Я ждала весь день… Взорвали форт… Ничего не было известно… — с трудом выговорила Анна-Стина. — И этот парнишка… Я не знаю, я не знаю, что с ним делать… Я даже пули вытащить не смогу, и он умрет…
— Ты не обязана все уметь, — утешил ее Ларс. — Ну, не реви, капля. Я сейчас что-нибудь съем и побегу за своими лейб-медиками. Они его в два счета исцелят, вот увидишь.
— За какими ме… — всхлипнула Анна-Стина, утыкаясь лицом ему в грудь.
Он тихонько подул ей на волосы.
— Смотри, твой доходяга дрыхнет, — сказал Ларс. — Замучился, дурачок. Он терпеливый, как полено. Дай хлебушка, а?
Анна-Стина тяжело поднялась и вытащила из буфета половину краюхи черного хлеба. Ларс принялся жадно грызть его ровными, ослепительно белыми зубами. За стеной на кухне деловито гудела печка. Ингольв умывался. Один раз он выскакивал в комнату за чистой рубашкой.
Уронив руки на колени, Анна-Стина смотрела на Ларса. Тот с удовольствием жевал, не догадываясь о том, что уничтожает сейчас ужин целой семьи.
— Как вас зовут? — спросила она, наконец.
— Ларс Разенна.
— Какая необычная фамилия…
— Этрусская, — пояснил Ларс с набитым ртом и гордо выпрямился.
— Мне казалось, что этруски вымерли, — очень осторожно сказала Анна-Стина.
— Вымерли, — подтвердил Ларс. — Все вымерли. Я один остался.
— Но ведь «Ларс» — ахенское имя…
— Совпадение, капля, — снисходительно откликнулся Разенна. — «Ларс» по-этрусски значит «царь».
— Вы царь? — улыбнулась Анна-Стина. Ей казалось, что с этим сильным и ласковым человеком она знакома всю жизнь.
— Я Великий Магистр. — Ларс поднялся. — Мне пора, капля. Иначе я не успею прислать к тебе своих лейб-медиков до рассвета.
Анна-Стина встала.
— Будьте осторожны, Ларс Разенна.
Разенна взял ее лицо обеими ладонями и крепко поцеловал в лоб.
— Подай мой карабин, капля.
Улыбаясь, она выполнила его просьбу. Ларс еще раз провел пальцами по ее щеке и скрылся за дверью.
Великий Магистр пнул ногой дверь своей хибары на Пузановой сопке и увидел отрадную для души картину. Оба его подхалима, усохшие и выродившиеся этрусские боги, Фуфлунс и Сефлунс, горестно соприкасались лбами над пустым кувшином, несомненно, оплакивая безвременную гибель Великого Магистра.
— Я жив! — загремел Ларс от порога. — Жив я, болваны!
Они подскочили и одновременно прослезились от умиления.
Некогда то были весьма мрачные и свирепые боги, кровожадные, мстительные и жестокие, причем, Сефлунса звали на самом деле не Сефлунс, а как-то похоже. Но поскольку этрусков на земле не осталось, боги начали скучать, а со временем и вовсе зачахли. Обнаружив живого этруска, они прилипли к нему намертво. Поначалу пытались требовать поклонения, но Разенна быстро поставил их на место. «Вас много, а я один», — не без оснований заявил он. И боги смирились.
Ларс кивнул им милостиво.
— Мужики, восторги потом. Быстренько дуйте в пока еще вольный Ахен на улицу Черного Якоря, там надо исцелить какого-то Синяку.
Фуфлунс поджал губы.
— Он кто? Этруск?
— Откуда я знаю? — немедленно разозлился Ларс.
— Если он не этруск, то он в нас не верит, — обвиняющим тоном сказал Сефлунс. — С какой стати мы побежим его спасать?
— Я в вас верю, — сказал Ларс, сделав попытку выпроводить богов. Он очень хотел спать.
Сефлунс вырвался из его рук.
— Погоди, хоть травы с собой соберу.
Он пошарил на полке, страшно недовольный, снял несколько резных деревянных коробок с двойными крышками.
— Раны-то огнестрельные?
— Естественно, — зевнул Ларс, пристраивая на стене карабин.
— «Естественно»! — с отвращением фыркнул Фуфлунс и попробовал на пальце острие каменного ножа.
Сефлунс с тоской глядел на Ларса, который растянулся на лавке во весь рост, подсунул себе под голову старый диванный валик, набитый опилками.
— Идите, боги мои, давно пора, — пробормотал уже сонный Ларс.
Он слышал, как боги, ворча, бродят вокруг дома, натыкаясь на разбросанные в темноте пустые ведра, потом спускаются с сопки и взлетают над заливом. Летали теперь боги низко и медленно, не то, что во времена Юлия Цезаря, но это все равно было лучше, чем хлюпать по болоту пешком.
Великий Магистр подумал об Анне-Стине, улыбнулся и с тем уснул, сладко посапывая в диванный валик.
Боги брели по улице Черного Якоря, проклиная все на свете и дружно сходясь на том, что в Этрурии такого не случалось.
— Великий Вейовис! — взывал Сефлунс из мрака. — Да разве могло такое быть, чтобы наши, этрусские, города сдавались каким-то Завоевателям? Да ни в жизнь!
— Ну да, — внезапно возразил Фуфлунс, который имел более объективный взгляд на историю. — А этот… как его… пожгли у нас все к чертям, помнишь?
— Это ты про того царя… как его…
— Про него, про него! — воскликнул Фуфлунс, натыкаясь в темноте на стену. — Помнишь, еще тесно стало у него в Галлии от великого изобилия народу и послал он часть своих подданных вместе с племянниками своими Белловезом и Сеговезом куда глаза глядят…
— Не куда глаза глядят, а куда боги укажут, — поправил Сефлунс.
— И выпал Белловезу по жребию лес, где тот и сгинул со своими людишками, — мечтательно продолжал Фуфлунс. — А Сеговезу выпали по жребию горы. Перевалил он, значит, через горы, а там… земля там распрекрасная такая, что ихнему галльскому барду разве что в пьяном угаре приснится. И сие была Этрурия наша… благословенная… — Он шумно всхлипнул.
