— На скотобойне, говорите, — Эйзенхарт вздохнул. — Что ж, дело приняло другой оборот, но не стало понятней.
К тому времени мне как раз принесли суп, и я, попробовав его и мысленно согласившись с выданной ему детективом оценкой, испытал приступ благодушия.
— Расскажите мне о нем, — предложил я. — Иногда проговаривать мысли вслух помогает.
Я не ожидал, что Эйзенхарт согласится, но ему эта идея неожиданно пришлась по душе.
— Барон Ульрих Эдуард Фрейбург — последний из своего рода…
— Кстати, а как вы его опознали? — перебил я детектива. Этот вопрос интересовал с тех пор, как я откинул простыню с лабораторного стола.
— При нем остались все его вещи кроме фамильного перстня. Письма и визитные карточки размокли, но на визитнице была именная гравировка. К одежде были также пришиты метки портного с именем барона. Так что в личности погибшего у нас сомнений нет, — пояснил Эйзенхарт и вернулся к рассказу. — Как я уже сказал, барон — последний из Фрейбургов. Братьев и сестер у него нет, отец погиб вскоре после его рождения, мать умерла около двух лет назад. Родился и вырос в Гетценбурге. Последние пять лет, то есть с наступления совершеннолетия, он провел в кабаках, опиумных денах, борделях, подпольных казино и на скачках. В общем, назовите любой порок и попадете в точку. Разумеется, с таким образом жизни он обзавелся бородой из долгов, еще немного, и ему пришлось бы заложить родовое поместье; хотя, поверьте мне на слово, это его не спасло бы. Пусть он и из старого рода, но богатство ушло из их семьи еще до его рождения, — Эйзенхарт задумчиво поболтал остатки кофе в чашке. — В общем, положение его было крайне неблагополучным, пока он не решил остепениться. Около полугода назад он объявил о своей помолвке с леди Эвелин Гринберг.
— Знакомое имя, — заметил я.
— В каком банке вы держите деньги, доктор? Лично я, как и подавляющее большинство жителей нашего славного герцогства, в "Гринберг и сыновья", которым владеет отец леди Эвелин, барон Гринберг.
— Из новой крови, я полагаю? — уточнил я. Баронские роды, как правило, делились на два вида: старые и бедные или богатые, купившие титул в последние годы.
— Как ни странно, из старой. Но недавно разбогатевшей. Вы наверняка уже слышали ту жуткую историю о дедушке леди Эвелин, — заметив мое непонимание, он продолжил рассказ. — Дед нашей подозреваемой (да-да, на данный момент она является единственной подозреваемой в этом деле) по молодости влюбился в ее бабушку, первую красавицу Гетценбурга. Но, увы, был беден как мышь, поэтому отец его возлюбленной ответил ему отказом. Тогда предыдущий барон Гринберг поступил несвойственным представителю аристократии образом: он продал имение, городской дворец — все, что осталось от благородных предков, и отправился торговать. Уж не знаю, было ли дело в удаче, деловой хватке или Даре, но меньше чем за десяток лет его торговая компания превратилась финансовую империю, а он сам — в одного из самых богатых людей страны.
— И это вы, детектив отдела по раскрытию убийств, называете жуткой историей? — забавляясь, поинтересовался я.
— Конечно, — с серьезным выражением лица согласился Виктор. — Поставить на кон все ради любви? Как по мне, так до опасности глупая затея. Но вернемся к нашему делу. Леди Эвелин — младшая дочь нынешнего барона Гринберга и, как вы уже догадались, завидная невеста. На свадьбу своей старшей дочери барон потратил порядка двух тысяч шиллингов; размер приданого никому не известен кроме жениха, но, учитывая, что у алтаря ее встретил граф Мернт, приданое должно было быть колоссальным. И вдруг, вопреки логике, леди Эвелин обручается с нищим бароном Фрейбургом. Конечно, она и ее брат-близнец считаются enfant terribles[4] в чинном и благополучном семействе Гринбергов, но эта выходка настолько ошеломила всех, что леди повезло в очередной раз избежать попадания на восемнадцатую страницу [5] и… кстати, а вот и она!
Виктор подался вперед на своем месте, а его глаза сузились в выражении самого напряженного внимания. Проследив за его взглядом, я увидел стройную девушку, разговарившуюся с метрдотелем у входа в зал.
— Надеюсь, вы не будете против, если я приглашу ее присоединиться к нам? — спросил Эйзенхарт и, не дожидаясь моего ответа, встал из-за стола.
Я не знал, кого ожидал увидеть после рассказа Эйзенхарта, и все же леди Эвелин удалось меня удивить. Вместе с Эйзенхартом к столу приблизилась совершенно невыразительного вида молодая женщина. Издалека она показалась стройной, но по приближении леди Гринберг выглядела худой, до невозможности вытянутой в длину (хотя и небольшого роста), с угловатыми очертаниями фигуры и острым лицом. Ее крупные черты казались слишком грубыми для дочери аристократа, единственным, что немного смягчало их, был аккуратный узкий нос. В ее внешности доминировал серый цвет: бледное, без всякой краски лицо, серые глаза; даже волосы, и те казались присыпанными пеплом. Одета леди Гринберг была модно и дорого, в коричневый костюм дикого шелка, расшитый зелеными маками и подбитый ханским мехом с изнанки, и замысловатого фасона охотничью шляпку, явно сделанную на заказ, но эта одежда, казалось, только подчеркивала ее собственную невзрачность.
Единственным выделявшимся пятном во внешности леди были яркие желтые перья, запутавшиеся в темных кудрях, знак Элайзы-Канарейки, они же были самым говорящим. Канарейки, хрупкие прелестные создания, часто встречались в высшем свете. В отличие от других людей они не получали от своей Покровительницы чрезмерную силу или исключительный ум, но от рождения обладали не менее ценной Инклинацией: обаянием. В их беззащитности было нечто донельзя очаровательное, вызывавшее немедленное желание оберегать их от тягот этого мира, поэтому неудивительно, что, подобно земному проявлению своей Покровительницы, чаще всего Канарейки оказывались в положении комнатной птички, украшавшей салон очередного богача.
Виктор убрал со стула пальто и поспешно закрыл папку с фотографиями тела.
— Прошу вас, леди, — он указал рукой на меня и представил нас. — Это доктор Роберт Альтманн, он тоже помогает нам в расследовании. Доктор Альтманн, леди Эвелин Гринберг.
Леди Гринберг присела на краешек стула и неуверенно улыбнулась:
— Впервые в жизни полиция просит меня о помощи. Это даже немного волнует, — стоило ей присесть, как метрдотель принес еще один стул, чтобы леди смогла положить на него сверток с покупками, а на столе появился высокий стакан с кофе и огромным количеством взбитых сливок. — Так что я могу для вас сделать, детектив?
