Но зато кто улыбался, так это профессор по некромантии Грифруто, который сегодня буквально превзошел самого себя, явившись в лимонном костюме такой сочной расцветки, что эта ткань, казалось, слепила своим сиянием.
Но уж лучше было смотреть на него, чем на стол рядом с ним, на котором лежал далеко не первой свежести труп. Причем, судя по покатому черепу и длиннющим клыкам, не особо человека.
– Слышали новый анекдот? – поинтересовался Грифруто, опуская руки в чан с темно-зеленой субстанцией, которая тут же облепила их на манер перчаток. – Сидят как-то три вампира. Первый обратился летучей мышью и вылетел в окно. Через пять минут вернулся довольный, и с кровью на губах. Приятели его спрашивают, мол, где был, кого укусил. Тот отвечает: «Видите тот большой замок? Там в самой высокой башне спит прекрасная девушка, ну я напился ее крови и улетел». Следом за ним второй вылетает, через пять минут возвращается сытый и с кровью на губах. Те вампиры ему и говорят: «Молодец! А ты где был?». Второй вампир отвечает: «Видите ту конюшню? Там стоит великолепная лошадь, я попил ее крови и улетел». Настал черед третьего вампира лететь в окно. Прилетает он через пять минут с кровью на губах. Первые два вампира его спрашивают: «О, а ты где поживился?». «Видите тот столб?» – говорит он. «Видим», – отвечают вампиры. «А я не увидел».
И Грифруто залился веселым смехом жизнерадостного и позитивного человека.
– Он этот анекдот раз десятый рассказывает, – вздохнул Эл. – Ух ты, здорово как! Это ведь литография у тебя? Их сейчас не делают, насколько я знаю…
Я не нашла ничего плохого в том, чтоб дать ему посмотреть карточку, которую нашла в «ТАНКЕ». Если б она не была сделала из металлического листа, я бы затерла ее до дыр.
Однозначно – белокурая дриада, которая сидела в самом центре нижнего ряда – моя бабушка. Она была очень привлекательна и здорово смахивала на фарфоровую статуэтку. Даже ее пенящаяся кружевами пелеринка отличалась от одеяний других девушек необычайной нарядностью. Определенно, моя бабуля была первой красавицей на потоке.
В изображении было кое-что очень интересное: все юноши, что стояли во втором ряду смотрели прямо перед собой. Кроме одного – того, который находился тоже в центре и прямо над моей прелестной бабулей. Высокий, с темными волосами, горбоносый – его взгляд был направлен прямо на нее. Из-за того, что его голова была опущена, рассмотреть лицо в подробностях не представлялось возможным.
Но, помимо этих двух героев снимка, я обратила внимание еще на одну девушку, что находилась с самого края. У нее была короткая мальчишечья стрижка и скучная пелеринка без украшений. Напряженное лицо ее было хмурым и недовольным. Молодая ректоресса Готени, вне всяких сомнений.
Так что любовный треугольник сложился.
Этот самый горбоносый парень, что так пристально смотрел на бабулю, и был ее поклонником, который подарил ей редкую монетку. И сюда как-то совершенно не вписывается то, что в начале семестра сказала мне ректоресса, что влюблен парень был в нее, а ревновала моя бабуля.
По литографии выходило как раз наоборот.
Подумать только, и Сурия выкинула ее в мусор! То есть мне не нужно было городить весь это огород с ночным проникновением в клуб, а просто сунуть нос в коробки с хламом.
Мне же это изображение настолько запало в душу, что я повсюду таскала его с собой и украдкой рассматривала. Даже как-то стало наплевать на шепотки за спиной, что пошли после распространения по академии первой литографии, с карикатурой на меня и Сурию.
В отличие от меня, Рендал явно затронула эта шутка. Благо, хоть она на меня не подумала. И поклялась, что вычислит карикатуриста. Правда, пока что-то получалось плохо.
А уж пропажа гимна мою вернувшуюся от родителей и тут же обнаружившую это безобразие соседку по покою и вовсе взъярила. Она попыталась обвинить в краже этой великой ценности меня, но я в ответ неизменно совала ей под нос брульон и, слегка подвывая для пущего эффекта, вещала: «Я же говорила, я же говорила…».
Вообще, это предсказание и последовавшая за ним пропажа гимна значительно повысили мои акции в академии. Если кто-то раньше не верил в мои способности прорицательницы, то теперь скептицизма у многих поубавилось. Ко мне даже пару раз обратились девчонки из группы с просьбой предсказать женихов.
– Зачем она тебе? – прошептал Эл, возвращая мне литографию.
– Мне нужно узнать, кто этот парень, – прошептала в ответ я, ткнув пальцем в горбоносого.
Но ничего ответить Куртоль не успел.
– Элайя Куртоль! – на весь театр окрикнул Грифруто. – Будьте добры повторить, что я сейчас сказал.
Под всеобщими смешками, приятель молча поднялся, как будто воды в рот набрал. Грифруто, с виду такой добродушный и веселый, почему-то сразу его невзлюбил. Эл говорил, это потому, что профессор понял, что учиться на некромантии ему в тягость.
– Смею напомнить, студент Куртоль, что близится конец семестра, а у вас по некромантии, вашему профильному, между прочим, предмету, намечается ЧНЗ, – недовольно сказал профессор. – Чрезвычайно низкий результат, если вы вдруг забыли. Советую сосредоточиться на учебе, а не на болтовне с хорошенькими студентками.
Эл тяжело плюхнулся на скамью, красный, как вареный рак. Смотреть на меня он при этом избегал.
– Итак, повторяю для особо внимательных, – продолжил Грифруто. – Наша тема сегодня – упокоение нежити. Королевское ведомство по безопасности любезно предоставило мне для этой практики оплетая. Свеженького, только вчера отловленного, но не упокоенного по всем правилам. Кто знает, что это за тварь?
Осведомленных на этот счет не было, поэтому Грифруто объяснил сам. Ткнув пальцем в труп, он рассказал, что буквально день назад этот самый полуразложившийся труп не лежал себе спокойненько, а очень даже неспокойненько разгуливал в окрестностях деревушки Ильмгор. И совсем был не прочь полакомиться местными селянами. Ловцы нежить изловили, но вместо того, чтоб сжечь, как они это обычно делают, предоставили в полное профессорское пользование.
– Итак, упокоение нежити. Если мы сейчас не проведем необходимый ритуал, то этот красавчик сегодня ночью встанет и пойдет искать себе пропитание, – проговорил профессор некромантии, и, не удержавшись, рассказал про нежить анекдот. – Можно остановить этот процесс несколькими способами. Более сложные, связанные с плетением рун, магических связок и использованием нескольких редких артефактов, мы рассмотрим позже. Сейчас же я расскажу вам о самом простом и древнем, но самом действенном при этом. У кого-нибудь есть две монетки одинакового номинала? Спасибо. Итак, две обычные монетки в 2 гуналя.
Словно что-то почуяв, оплетай дернулся на столе, как будто сильно протестовал против обряда, который Грифруто собирался произвести.
Дурная нежить, вними сей задаче,
Жизни живых ты не мешай!
Сон твой будет дюже оплачен –
Крепко и вечно ты засыпай!
Нараспев проговорив этот простой стишок, профессор некромантии торжественно положил монеты на глаза уже конкретно порывающемуся встать чудовищу, которое явно не собиралось ждать ночи, для того, чтоб утолить свой голод.
И на тебе – как отрезало! Оплетай с монетками на глазах послушно замер, сложив когтистые ручищи и вытянувшись на своем ложе, а лицо у него приняло благостное и даже довольное выражение.
– С ума сойти, – пробормотал Эл Куртоль рядом со мной.
Правда, выглядел он при этом не восторженным, как большинство некромантов, а каким-то скорее отвращенным.
Грифруто между тем рассказывал о древней традиции, на которой и основан этот ритуал упокоения – плате паромщику душ за переправу в царство мертвых.
Но не успел он закончить этот интересный и мрачный рассказ, как в дверь аудитории постучали.
– Простите, что прерываю ваше занятие, но ректор Готени вызывает к себе Хэллию Сенфрид, – проговорил Игорях Иссаволь, показавшийся на пороге анатомического театра.
