вспоминать уже не так страшно. А многие нам позавидовали бы даже, наверно. У нас было настоящее эпичное приключение. А речка чернильная — прям ни в сказке сказать, ни пером описать.
— Пером? — переспросил Артём. — Гм…
— Ну да, обычная присказка. Что тебя удивило?
— Да просто насчёт пера появилась одна инфа…
— Расскажешь? Или опять секрет?
— Расскажу, там и быть. Даже покажу.
Он вытащил смартфон, но яркий послеполуденный свет мешал толком рассмотреть значок на экране. Пока Марина приглядывалась, подошёл-таки поезд. Дверь оказалась прямо напротив них, и они, войдя, устроились на сиденье, спиной к окну.
— Вот, — сказала Марина, — теперь уже лучше видно. Что это за приложение?
— Без понятия. Само загрузилось, а включить не могу.
Сняв перчатку, она коснулась экрана:
— Да, не работает. Но перо красивое, стильное. К нему только чернильницы не хватает, как у старинных писателей.
Уже не впервые за последние дни Артёму почудилось, что он вот-вот поймает за хвост некую ускользающую догадку.
— Да, — повторил он медленно, — у писателей… Перо и чернила…
— Артём, — сказала Марина, — а почему мы одни в вагоне?
Он поднял голову. И действительно — других пассажиров не было. Пустой и гулкий вагон покачивался на рельсах.
— Да, странно, — согласился Артём. — Может, поезд в депо идёт, и посадка запрещена? А мы с тобой прослушали объявление.
— Вряд ли. Никто не объявлял ничего…
Поезд влетел в тоннель. Лампы почему-то не загорелись, и навалилась тьма, непроницаемо-чёрная. Марина сдавленно ойкнула и прижалась к Артёму.
— Не бойся, — сказал он. — Едем — и ладно, можно без света. Скоро следующая станция.
— Мне кажется, — прошептала она, — там кто-то прячется в темноте…
— Перестань, что за детский сад…
В дальнем конце вагона раздался явственный скрип — не металлический, а другой, совершенно здесь неуместный. Мелькнула мысль — так могло бы скрипнуть старое дерево под порывом сильного ветра. Или весло в уключине…
А миг спустя, словно в подтверждение нелепой догадки, послышался плеск волны, размеренный и негромкий.
Артём, опомнившись, включил фонарик на телефоне.
В призрачно-белом свете прорисовался человеческий силуэт, который стоял в проходе, метрах в пяти от них. Человек был одет неброско, но несколько архаично, как всадник из реалистичного фэнтези — стёганая короткая куртка, грубые штаны, сапоги. А в ухе у него блеснула золотая серьга.
Он приближался — молча, неторопливо.
Это было словно во сне, в тягучем ночном кошмаре.
Но, к сожалению, всё-таки наяву.
— Ушкуйник? — Артём поднялся навстречу. — Как ты сюда попал?
— Не надо фамильярности, — ровно ответил тот. — Я ведь объяснил — в быту называйте меня магистром.
— Да хоть генсеком. Что тебе надо?
— Свои требования я изложил ещё в прошлый раз. Они неизменны, мне нужно ваше содействие. Но поскольку предыдущее моё предложение вы отвергли, я вынужден прибегнуть к более убедительным доводам.
Приподняв руку, колдун сжал пальцы, будто пытался раздавить что-то в кулаке. Это, похоже, стоило ему изрядных усилий — лицо на миг исказилось от напряжения, он хрипло вздохнул.
— Пытаешься колдовать? — поинтересовался Артём. — А вот хрен тебе. Здесь реал, а не сказка, если ты не заметил.
Ушкуйник прикрыл глаза — пережидал, казалось, приступ головокружения. А потом вдруг прыгнул вперёд — и его кулак врезался Артёму в грудину. Удар был страшен, словно вместо руки колдун отрастил кувалду.
Артём отлетел на несколько метров, упал навзничь между рядами пустых сидений. Воздух вышибло из груди, от боли помутилось сознание. Сквозь вязкую пелену донёсся отчаянный крик Марины.
Она вскочила, чтобы помочь Артёму, но Ушкуйник схватил её за плечо:
— Тише, барышня, тише. Вы пойдёте со мной — и чем меньше будете трепыхаться, тем лучше будет для вас… А вы, молодой человек, были в чём-то правы. Мы пока трудно пользоваться здесь магией. Но это временно, вы ведь помните — новолуние близко.
Смартфон, упав на пол, не разбился, но светил теперь вертикально вверх. Ушкуйника и плачущую Марину почти поглотила темень. Артём попытался встать, держась за пластиковую стойку возле двери. Получилось не очень.
— Мне пора, — обратился к нему колдун. — Как вы уже поняли, девицу я забираю. Будет ли она жить, зависит теперь от вас.
— Скотина… — сказал Артём. — Я тебя найду…
— На это я и рассчитываю. В день новой луны я жду вас на дороге в каньон, когда сядет солнце. Первый верстовой столб, если ехать со стороны Тень-города. Разумеется, вы должны быть один. В противном случае — понимаете сами. Я не любитель пустых угроз.
— Мне отрубили доступ в игру…
— Я думаю, вы решите эту проблему.
Поезд продолжал нестись по тоннелю. Следующая станция всё никак не показывалась, как будто перегон удлинился на многие километры.
Ушкуйник повернулся к Марине:
— Сударыня, от вас тоже потребуется кое-какая помощь. Ничего запредельного, не волнуйтесь. Потерпите секунду.
Он вытащил кинжал. Она закричала, но колдун не обратил внимания и полоснул ей лезвием по ладони. После чего потащил Марину в дальний конец вагона. Артём всё-таки поднялся и, подобрав телефон-фонарик, заковылял следом — ему казалось, что он бредёт по речному дну, сквозь неподатливую толщу воды.
Ушкуйник, дёрнув Марину за руку, приложил её окровавленную ладонь к стеклу на торцевой стенке. Стекло сверкнуло, как линза на телескопе, поймавшая серебряный свет луны. Два человеческих силуэта отчётливо проступили на этом фоне — а в следующий миг исчезли.
Колдун увёл свою пленницу.
Вагон же начал преображаться — теперь он напоминал придонный пейзаж. Петли на поручнях удлинились и потемнели. Они колыхались в призрачно-белом свете смартфона, как водоросли в воде, и загораживали проход.
Артём вдруг ощутил ледяное жжение в районе сердца.
Сунул руку во внутренний карман куртки…
…и нащупал рукоять плети.
Припомнил — да, он, кажется, сунул её зачем-то в карман, выходя из дома. А потом она словно затаилась, дожидаясь своего часа.
Теперь он снова достал её.
Синеватая вспышка рассекла полутьму.
Дёрнулись ленты водорослей, теряя ошмётки.
Артём двинулся вперёд. Теперь это стало проще — возникло невидимое течение, которое подталкивало его, постепенно усиливаясь. Плеть хлестала, кромсая чёрные заросли. О том, что прежде здесь был вагон, уже ничего не напоминало. Пол превратился в вязкое дно, сиденья — в продолговатые валуны, покрытие илом. Вместо потолка серебрилась зыбкая речная поверхность.
Время размылось, ум отключился — остался только инстинкт,
