Мы вырвались из зловонной завесы дыма, и тут я услышал вой серых и пронзительные, леденящие кровь крики из травы. Да, это были расти, они шли на нас цепью. Рентаны забили копытами и, встав на дыбы, завертелись на месте. Эфутур, щелкая кнутом и поджигая траву, расчищал путь. С серыми мы столкнулись там, где начиналась дорога на Ха-Гарк, и приняли бой. Мой меч со скрежетом рассекал тела врагов, а острые когти и лязгающие зубы впивались в бока Шила, и он выл от боли. Тогда я снова выкрикнул те с л о в а и увидел, как пламенеющие стрелы опаляют шкуры серых.
Затем раздался сокрушительный грохот, перекрывший шум боя. Этот удар, казалось, обрушился в равной степени на всех нас. Оглушенный, я приник к спине Шила и увидел, что рука Эфутура безвольно упала вдоль тела, хотя пальцы не выпустили кнут. Серые бросились врассыпную, зажав уши руками-лапами, дергая головами, как в агонии.
Не знаю, скоро ли я очнулся. Я почувствовал, как дрожит подо мной Шил. Он сделал шаг, другой, и, приподнявшись, я увидел, что он двинулся за Шапурном по дороге на Ха-Гарк, а Эфутур едет, опустив голову, словно в забытьи.
Я хотел посмотреть, не преследуют ли нас враги, но не смог повернуться, все еще находясь в каком-то оцепенении. Когда я наконец оглянулся, никаких признаков преследования не было; исчезло и зловоние, сопровождавшее нас от самого озера, но воздух был насыщен другим запахом — металлическим, непонятного мне происхождения.
Когда мы проезжали среди развалин, Эфутур очнулся и, обернувшись, посмотрел мне в глаза. Он был очень бледен, взгляд его выражал отчуждение.
— Больше никогда этого не делай! — слова его прозвучали как приказ.
— Я сам не знаю, как…
— Ты призвал древние силы, и они тебе ответили. Никогда не прибегай здесь к колдовству, чужеземец. Я не знал, что ты можешь вызывать силы…
— Я и сам не знал, — сказал я, и это было сущей правдой. — Не понимаю, как это вышло. Я воин, а не колдун.
Я все еще не мог поверить в происшедшее. В Эсткарпе существовало твердое убеждение: управлять тайными силами и сообщаться с ними могут только колдуньи. Однако мой отец обладал некоторыми сверхъестественными способностями, и даже сами колдуньи признавали это. А моя мать, госпожа Джелита, разделила с ним свою силу, взлелеянную разумом и волей.
Но с меня было довольно случившегося. Мне хватило мудрости понять: пользоваться такими вещами без подготовки, без необходимой защиты — явное безрассудство, которое может принести вред не только мне, но всем окружающим. Эфутур мог быть уверен, больше я этого не сделаю. И все-таки, вспоминая неописуемый грохот, потрясший все вокруг, я задумался о том, что бы это могло быть и откуда.
Очевидно, этот удар надежно защитил нас: мы окончательно убедились, что погони нет, и вскоре, проехав по ступенчатой дороге, ведущей из Ха-Гарка, достигли границы Долины.
Теперь мы ехали между камнями, на которых были высечены оберегающие знаки, которые отчасти были мне известны, и Эфутур, останавливаясь, водил над каждым из камней рукой. Я понял, что он снова замыкает и приводит в готовность защиту Долины. Эфутур подъехал к самому большому камню — Ютаяну; глубоко врезанный знак был инкрустирован зеленым.
— Подойди, приложи сюда ладони, — повернувшись, приказал мне Хранитель Зеленой Долины.
Я почувствовал легкое раздражение: он явно подозревал, что я представляю для Долины опасность и ради блага ее обитателей меня нельзя больше пускать в ее пределы. Он хотел испытать меня. Однако я сделал, как он велел — соскользнув с потной спины Шила, подошел к камню и приложил ладони к магическому знаку. Никакое зло не могло не то что прикоснуться, но даже приблизиться к нему. С замиранием сердца дотронулся я до холодной неровной поверхности камня, ощущая на ней принесенные ветром песчинки. Под моими пальцами в камне произошла неуловимая перемена. Я увидел — или мне это только показалось, — что зеленая инкрустация стала ярче, а сам камень немного нагрелся. Но со мной ничего не случилось, и не последовало никакого предзнаменования. Прижимая ладони к камню, я взглянул на Эфутура.
— Теперь ты убедился, что перед тобой не предатель?
Он в замешательстве смотрел на камень. Потом провел рукой по глазам, словно стирая пелену, мешавшую смотреть.
— Не знаю, что ты за человек, Кемок, но, похоже, ты не причинишь нам вреда, Я должен был в этом убедиться, — он говорил извиняющимся тоном.
— Это твой долг.
Конечно, так оно и было, хотя недоверие Эфутура задело мое самолюбие. Он не имел права проводить в Долину того, кто мог оказаться связанным с Великой Тьмой. А что Эфутур знал о нас, троице из Эсткарпа, кроме того, что мы делали после появления в Эскоре?
Был уже вечер, когда мы подъехали к домам, оплетенным вьющимися растениями и крытым голубовато-зелеными перьями. По пути к нам присоединились люди Эфутура. Никого из тех, кто сопровождал Динзиля, видно не было, и я почувствовал облегчение.
Спешившись на площадке, где раньше проходил совет, мы увидели нетерпеливо ожидавшую нас толпу, Лица у всех были серьезные, первой заговорила Дагона:
— Тут было… — она не могла подобрать слова, — что-то невообразимое. Что случилось? Вы не знаете?
— Спросите у Кемока, — коротко ответил Эфутур, и все внимание обратилось на меня. Килан явно был изумлен, Каттея, стоявшая рядом с ним, слегка нахмурилась.
— Не знаю, — сказал я. — Нас чуть не взяли в три круга серые и расти. Я только произнес слова, которые вычитал в Лормте… Сам не пойму, как это вышло. А потом… потом…
— Последовал ответ, — это сказала Каттея. — Какое недомыслие — соваться не в свое дело! Ты же не обучен колдовству!
Впервые в жизни я встретил в ней — нет, даже не то недоверие, которым недавно ошеломил меня Килан, — а явную неприязнь. Каттея словно закрыла от меня свои мысли, и это было необъяснимо. Может быть, ею двигало убеждение, внушенное колдуньями, будто ни один мужчина не способен овладеть тайным знанием? Но все равно это было так не похоже на Каттею, что я не мог с этим примириться. Она отдалялась от меня, а я был слишком уязвлен, чтобы просить объяснения, и инстинктивно боялся этого: мы часто цепляемся за неопределенность, опасаясь узнать истину.
Я обратился не к сестре, а к Дагоне:
— Не сомневайтесь, такое больше не повторится. Это была случайность.
Дагона шагнула вперед, положила руки мне на плечи и снизу заглянула в мои глаза, поскольку я был выше ее. Она ответила мне не мысленно, а вслух — несомненно желая, чтобы ее слышали все остальные:
— Скрытое в человеке — сила, воля или дар — проявляется, когда приходит необходимость. Ты получил ответ, и это потрясло всех нас: мы думали, Великие давно покинули эту землю. Но теперь благодаря тебе знаем, что нам необходимо считаться с ними, а это очень важно знать. Ты оказал нам сегодня огромную услугу.
Ее слова разрядили всеобщее напряжение, и Килан спросил, каков результат наших переговоров с кроганами. Узнав о неудаче, он помрачнел; Эфутур, в свою очередь, спросил о фасах.
— Они даже не вышли на свет факелов, — ответила Дагона. — Остается только гадать: то ли они решили соблюдать нейтралитет, то ли вступили в союз с врагом.
— Есть и другие вести, — сообщил Килан. — Дозорные на вершинах дали сигнал: из-за гор подходит еще один отряд.
— Надо их встретить и провести сюда, — сказал Эфутур. — Я уверен, приспешники Тьмы сделают все, чтобы помешать нам собрать войско.
Я направился к одному из местных бассейнов, чудесным образом восстанавливающих силы, чтобы искупаться и переодеться в легкие одежды зеленых. По пути я всюду высматривал Динзиля или кого-нибудь из его сопровождения, но так никого и не увидел. Когда я вышел из воды, появился Килан и, сев на скамью, стал наблюдать, как я одеваюсь и застегиваю золотистые пряжки куртки.
— Что-то Динзиля не видно, — не удержавшись, сказал я.
— Он уехал еще до рассвета, ему многое нужно сделать, чтобы поднять горцев. Так что же кроганы?
Врат слишком быстро сменил тему, он явно избегал разговора о Динзиле. Я рассказал ему обо всем, что видел у кроганов.
— Как ты думаешь, они для нас большая потеря? — спросил Килан.
— Эфутур говорит, они могут проникать повсюду, где есть вода. Никакого оружия, кроме жезлов, я у них не видел, но и эти жезлы выглядят устрашающе. А кто поручится, что у кроганов нет другого оружия? Эфутур считает, что они все еще соблюдают нейтралитет. Он принял их решение без спора.
Надо сказать, это весьма озадачило меня: насколько я могу судить, у Эфутура был слишком сильный характер, чтобы встречать отпор с такой кротостью.
— Он поступил по обычаю, — сказал Килан. — После того, как народы, спасаясь бегством, нашли каждый свое прибежище, в отношениях между собой они всегда избегали взаимного принуждения да вроде бы и просьб. Каждый шел своей дорогой и не мешал другому.
