— Даже то, что ручка стоит отдельно от веника?
— Это обычное дело. Если нужно прибираться в доме — метлой неудобно. А когда мести двор…
— Молодец. Так и есть, классика жанра: никогда не удивляет то, что находится там, где должно находиться. А ну-ка возьми эту палку.
Ла Валетт повиновался.
— Ого, тяжелая!
— Неудивительно. Поставь-ка ее в другой угол и скажи, может ли такой дрын оказаться в руках знатного овцевода?
— Вполне. И как дорожный посох, и волков отгонять.
— Но вот для метлы дорожный посох слишком длинный и, как ты сам только что заметил, чересчур тяжелый.
— Верно подмечено, господин инструктор, — пристально рассматривая палку, согласился менестрель.
— И тут возникает вопрос: с какого бы рожна нашему, с позволения сказать, пастырю овечьему таскать за собой эту память о родине? Сюда его привезли, и, насколько мы видели, по улице он передвигался без посоха.
— Вы думаете, это и есть тайник?
— Скажем так: если это не тайник, я немедленно разворачиваюсь и подаю в отставку.
— Но почему вы так решили? — крутя в руках незамысловатое изделие, кое-где еще хранящее следы отломанных сучьев, а местами и коры, удивился Ла Валетт.
— Я сам таким много лет пользовался. Так, поставь дрын перед собой, перехвати где-нибудь на уровне плеча, нащупай ближайший сучок и попробуй его сдвинуть или нажать.
— А почему на уровне плеча?
— Потому что обычно посох держат ниже. Действуй!
Бастиан последовал совету наставника и, найдя сучок, надавил. Прикрытое корой древко заметно выдвинулось, приоткрыв отточенную сталь.
— Та-ак, — удовлетворенно резюмировал Лис. — Кли-но-чек. Сантиметров этак пятьдесят. А что под ним? О, а вот и золотишко сыскалось! Здесь не высыпай, возьмешь посох с собой. Посмотрим, какие нынче командировочные у абарской резидентуры. И вот еще что: если мой посох был сделан по тому же образцу, что этот, верхнюю часть рукояти можно повернуть на пол-оборота. В ней должен быть еще один тайник.
— Так и есть! — радостно подтвердил Бастиан.
— Что там?
— Пергамент. — Ла Валетт развернул свиток. — Похоже, какая-то карта.
Создал Господь тайну и нарек Жизнью. И создал человека, дабы он силился постичь ее.
Из Апокрифов
Пипин негодовал. Его бароны, не в силах уразуметь причины скверного настроения предводителя, выпучив глаза, смотрели, как выскочил он из тронного зала и, точно позабыв о них, бросился к выходу. Затем у самых дверей остановился, повернулся, сообщил ратной свите о начале войны и хмуро зашагал в гинекей.
Стаи мыслей, точно птицы, вспугнутые неосторожным охотником, проносились в его голове безо всякого порядка. Как ни пытался майордом придать им какое-то направление — собраться с мыслями не удавалось. Он чувствовал, как земля уходит из-под ног. Неведомым образом мальчишка умудрился разгадать его план и, что уж совсем невероятно, опередить его! Опять все впустую! Более того, сейчас надлежало срочно что-то придумать, дабы не отправиться в гибельную схватку с абарами впереди авангарда. Такой вариант Пипина Геристальского никоим образом не устраивал.
Когда-то от заезжих купцов он слышал, что где-то на Востоке живут таинственные халдеи, умеющие предсказывать будущее по расположению звезд на небосклоне. Сейчас, быть может впервые, он пожалел, что сам не обладает способностью предугадывать ход событий по движению небесных светил.
«Надо что-то предпринять. Очень быстро», — крутилось в голове. Пожалуй, сейчас встреча с сестрой была совершенно некстати. Однако давала немного бесценного времени, чтобы привести мысли в порядок.
Брунгильда лежала в кровати в своей комнате и разглядывала резной узор на потолочных балках.
— Я желаю стать его женой, — не отрывая взгляда от примитивного орнамента, произнесла она, едва Пипин переступил порог. В безапелляционном тоне сестры майордому невольно послышались знакомые нотки речей другой Брунгильды — гарпии, свирепого каменного вихря. Он поморщился. Воспоминания о тех недавних временах не вызывали радости, и уже из-за одного этого хотелось немедленно ответить отказом.
Пипин уже открыл рот, чтобы дать резкую отповедь невесть что возомнившей родственнице, как вдруг оборвал себя на полуслове. «Ну конечно, я не могу покинуть город, пока не устрою судьбу оскорбленной — да что там, обесчещенной! — сестры. Все складывается не так уж плохо. Разве у кого-то вызовет сомнение, что именно коварство герцога Нурсийского, воспользовавшегося глупостью и невинностью юной девы, едва не погубило ее? И, слава богу, подорвало здоровье бедняжке. Хорошо бы она пару недель так и оставалась в постели. Все, что нужно было, уже сделано, нечего впредь своевольничать! А повод хорош… что называется, удружила».
— Я отомщу за тебя! — Пипин вздернул подбородок и, развернувшись, вышел из комнаты.
— Нет, я не хочу мести! — неслось ему вслед. — Я хочу стать его женой!
«А разве это не месть?» — сам себе в длинные усы усмехнулся майордом.
Женя ходила по комнате.
— Сергей, что, по-твоему, я теперь должна делать? Сказать: «Да ладно, у нас в Нурсии так заведено, обычные молодецкие забавы»? Даже если и так, франки меня не поймут. Гизелла, вон, полчаса меня уговаривала не плакать. Того, что я не проронила ни слезинки, она, похоже, даже не заметила. Классическая аберрация сознания. Она ясно видела то, чего не было, ведь даже представить себе не могла, что может быть иначе. Готова поспорить, завтра она будет рассказывать, какие горькие слезы я проливала после разрыва с сэром Жантом.
— Ой, да ладно. После того, как одна девица-красавица поутру томно попросила подать ей цветные невидимки, я женской логике уже ничуть не удивляюсь. Шо-нибудь конструктивное наша августейшая блондинка говорила?
Благородная дама Ойген пожала плечами:
— Говорила, как она за меня волнуется и что в такую трудную минуту ни за что не отпустит от себя.
Между прочим, ты был прав. Гизелла почти напрямую предложила мне породниться. О женитьбе речь еще не шла, но заявление о том, что она ко мне привязалась, как к родной, а также мечтательная оговорка, что из меня со временем получилась бы настоящая властительница франков, не оставляет сомнения в ее намерениях.
