— Вам еще понадобятся оправдания, — прошептала она.
— Я вас чем-то обидел?
— Называйте это как хотите.
Локки сосредоточенно разрабатывал интонацию, с которой скажет следующую фразу. В темноте, скрывающей его лицо, его слова очищены от всех намеков, которые она могла бы усмотреть в выражении лица и манерах. Более удобного случая у него не будет. Точно алхимик, он составил необходимую обманчивую смесь: сожаление, смущение, желание.
— Если я вас чем-то обидел, мадам, я откажусь от своих слов и дел. — Едва заметное колебание: то, что нужно, для впечатления искренности. Самый надежный инструмент в его словесном репертуаре. — Только скажите. Дайте хотя бы намек.
Она едва заметно передвинулась: медная рука на мгновение нажала сильнее. Локки закрыл глаза и приказал ушам, коже, своим животным инстинктам искать в темноте малейший ключ. Презрение или желание? Он слышал биение собственного сердца, слабый пульс в висках.
— Хотел бы я получить хоть что-нибудь. Чтобы успокоить вас.
— Нельзя. — Она вздохнула. — Нельзя.
— И вы не разрешите мне даже попробовать?
— Вы говорите так же, как мошенничаете с картами, мастер Коста. Слишком гладко. Боюсь, вы умеете прятать свои мысли лучше с помощью слов, чем прятать карты с помощью рук. Если хотите знать, только ваша возможная полезность для нанимателя — и только она — позволяет мне сохранить вам жизнь.
— Я не хочу быть вашим врагом, Селендри. Не хочу неприятностей.
— Слова дешевы. Дешевы и бессмысленны.
— Я не могу… — Снова расчетливая пауза. Локки был осторожен, как скульптор, обрабатывающий резцом глаза статуи. — Послушайте, возможно, я боек. Я не умею говорить по-другому, Селендри. — Повторное использование имени, принуждение, почти заклинание. Более действенное и интимное, чем титул. — Я таков, каков есть.
— И удивляетесь, почему я вам из-за этого не доверяю?
— Я думаю, а есть ли что что-нибудь, чему вы доверяете?
— Не верь никому, — ответила она, — и тебя никогда не предадут. Противостоять будут, но предать не смогут.
— Гм-м… — Локки прикусил язык и напряженно думал. — Но ему-то вы верите, Селендри?
— А это не ваше дело, мастер Коста.
С потолка подъемного шкафа послышался громкий скрежет. Помещение в последний раз дернулось и застыло.
— Еще раз прошу прощения, — сказал Локки. — Это не шестой этаж. Девятый?
— Девятый.
Через секунду она откроет дверь. Последний момент наедине в интимной темноте. Он взвешивал слова, готовил последнюю стрелу. Нужно что-нибудь рискованное, но потенциально тревожащее.
— Знаете, я много о нем думал. Прежде чем понял, что он достаточно разумен, чтобы искренне любить вас. — Еще одна пауза. Локки понизил голос так, что его слова были едва слышны. — Думаю, более храброй женщины я никогда не встречал.
Он считал в темноте удары своего сердца. Наконец она ответила.
— Великолепное предположение, — прошептала Селендри, и в ее словах чувствовался яд. Что-то щелкнуло, тишину разорвала желтая полоска слепящего света. Селендри решительно втолкнула Локки искусственной рукой за дверь, в кабинет Реквина.
Что ж, пусть немного подумает над его словами. Пусть даст ему сигнал, подскажет, как продолжать. У него была определенная цель: достаточно, если у нее поубавится уверенности и желания ударить его ножом в спину. И если какую-то его часть смущало то, что он играет на чувствах Селендри (Черт побери! Эта часть так редко раньше проявляла себя), что ж… он напомнил себе, что, пока остается Леоканто Костой, может думать и делать что угодно. Леоканто Коста не существует в природе.
Он вышел из подъемного шкафа, не вполне понимая, кого убеждает: себя или Селендри.
— Мастер Коста! Мой загадочный новый союзник. Вы очень занятой человек.
Кабинет Реквина был загроможден так же, как во время первого посещения Локки. Локки с удовлетворением увидел, что на столе лежит несколько его колод карт. Подъемный шкаф открывался в нишу между двумя картинами. В прошлый раз Локки эту нишу не заметил.
Реквин стоял у проволочной сетки своего балкона и смотрел наружу. На нем был плотный темно-бордовый плащ с черными обшлагами. Рукой в перчатке он почесал подбородок и искоса посмотрел на Локки.
— На самом деле, — ответил Локки, — у нас с Джеромом выдалось несколько спокойных дней. Я ведь вам обещал.
— Я имею в виду не только последние дни. Я расспросил о том, что вы делали в предыдущие два года в Тал-Верраре.
— Как я и надеялся. Ну и?..
— Весьма познавательно. Не стану ходить вокруг да около. Ваш партнер пытался выудить у Азуры Галладрины сведения о моем хранилище. Больше года назад. Вы знаете, кто она?
Селендри медленно прошла по комнате слева от Локки, глядя на него через правое плечо.
— Конечно. Один из самых высокооплачиваемых изготовителей всякой мерзости из числа ремесленников. Я велел Джерому отыскать ее.
— А откуда вы знали, что она участвовала в создании моего хранилища?
— Удивительно, сколько можно узнать в баре для ремесленников, если угощать выпивкой и делать вид, будто все, что тебе рассказывают, захватывающе интересно.
— Понятно.
— Но старая сука ничего ему не сказала.
— И не должна была. Однако она на этом успокоилась. И ни словом не обмолвилась мне о его вопросах. Но несколько вечеров назад я начал расспрашивать, и оказалось, что в списке моих надежных глаз состоит некий продавец пива. Вот он-то и рассказал о том, как с неба упал человек, по описанию похожий на вашего партнера.
— Да. Джером рассказывал, что у старухи уникальный метод прерывать беседу.
— Что ж, вчера вечером с ней побеседовала Селендри, их беседу не прерывали. Старуху убедили вспомнить все, что можно, о визите вашего Джерома.
— Убедили?
— Финансово, мастер Коста.
— Ага.
— Я также выяснил, что вы расспрашивали о моих бандах в Серебряной Марине. С того самого времени, как Джером навестил госпожу гильдии Галладрину.
— Да. Я говорил с мужчиной по имени Драва и с женщиной по имени… как же ее звали?
— Армания Кантацци.
— Да, с ней. Благодарю вас. Роскошная женщина. Я пытался говорить не только о деле и подружиться, но она не оценила мое очарование.
— И не могла: Армания предпочитает общество других женщин.
— Какое облегчение. А я было подумал, что теряю зубы.
— Вас интересовали товары, которых никогда не видят таможенники. Вы обсуждали эти дела с несколькими людьми, но никогда не доводили переговоры до конца. Почему?
