Староста попытался подбить меня на то, чтобы я задержался в деревне ненадолго и составил бы ему гороскоп, обязуясь неплохо заплатить, но я вежливо отказался. Задерживаться здесь мне не хотелось. Старосту расспрашивать о том, как пересечь горы, я не стал: я ведь сказал ему, что ехал в Мигарот. От Хельги я уже знал, что неподалеку, чуть выше в горах, есть еще одна деревенька. Уж там-то я точно найду себе проводника, и сумею перейти горы, минуя перевал Собаки.
Другой раз, когда я отправился к ручью, из которого меня вытащили, за водой, ко мне подошел незнакомый человек… тоже селянин, по всей видимости. Был он средних лет, рослый, с вислыми усами.
— Молодой господин… — начал мужчина. — Вы ведь астролог?
Я кивнул. Естественно, в деревнях всегда так: сказал одному, значит, сказал всем.
— Вы — Райн Гаев, Магистр Драконьего Солнца, — вдруг сказал он. — Настоящий.
Я чуть было не свалился в ручей.
— Как ты догадался? — удивленно спросил я.
— Я вас видел, — пожал плечами мужчина. — Давно… вы тогда были еще моложе, уж не серчайте.
— За что мне сердиться? — улыбнулся я. — Я действительно очень молод.
— Вы молодо выглядите, молодой господин, — не согласился мужчина. — Я не буду спрашивать, сколько вам на самом деле лет.
Я хотел было сказать «пятнадцать», но сдержался. Кто я такой, чтобы опровергать многочисленные мифы о себе?… В народе почему-то ходят слухи, что адепты Великого Искусства способны жить практически вечно. И когда случилась та суета с драконом, моментально нашлись идиоты, которые сказали, что я — столетний отшельник, специально вышедший на битву с крылатым мудрецом, дабы отбить у него артефакт. Людям проще поверить в героическое, чем в человеческую глупость: шел, дескать, юный оболтус на смерть, не ведая, что творит, и неожиданно преуспел… ну а какую он цену за это заплатил, наверное, никогда не узнает никто, кроме меня. Ах да, еще Рая знает, конечно. Она вообще знает теперь почти все. По крайней мере, все, что стоит знать.
— Я действительно молод, — повторил я. — Мне именно столько лет, на сколько я выгляжу. Что тебе нужно от меня?
— Меня зовут Альбас, Альбас из Пестрых Скал, господин. Я заплачу, сколько скажете, — сказал этот человек. — Только исцелите мою тетку. Она мне заместо матери была. У них с мужем своих-то детей не было, они меня воспитали, как своего… А потом, на старости лет, родилась у них дочка… Хроменькая, правда, была от рождения, да и головой страдала, но уж как они ей радовались! Ей два годика было, когда мор их унес обоих: и мужа, и дочку… Да вы ведь живете у нее, господин астролог? Вы же видели кукол этих! Она и к нам с женой отказалась прийти, все живет там, в этом своем огороде чахлом… Богам страшно на это глядеть.
— Поверь мне, боги мало чего боятся… — я покачал головой. Наверное, жест получился грустным… — Как бы ни хотелось верить в обратное, есть предел могуществу и астрологии, и алхимии. Лучше обратитесь к целителю. Я лечить не умею.
— Ну так это… вы ж дракона-то того… убили… Разве с болезнью обойтись так получится?… Я слыхал, астрологи много чего могут, а вы-то уж точно все можете! Вы не то что прочие, вы людям не отказываете! По крайней мере, так говорят. А я вам хорошо заплачу, мы не бедствуем…
— Попробуйте лучше разобраться со своей женой, — мягко сказал я, зачерпывая из ручья тяжелым деревянным ведром. — Именно из-за нее ваша тетка не хочет переселяться к вам. Вам бы за этим следовало приглядывать, а не искать спасения в магии. Магии нет. А Великое Искусство может помочь, но не всем и не всегда. И в любом случае, главное вы должны сделать сами.
Он замолчал, ошарашенно глядя на меня.
— Так давайте я с ведром-то помогу…
— Нет, спасибо, сам донесу, — улыбнулся я.
Ведро действительно было не таким тяжелым. Что бы там ни подумал этот человек, отказывать ему было тяжелее.
Если бы у меня в самом деле была сила вылечить Сумасшедшую Хельгу!
Ничего-то я по-настоящему полезного не умею…
Во время моих хозяйственных и дипломатических хлопот Сумасшедшая Хельга по-прежнему сидела в саду, шила то самое нечто. Шитьем она занималась, пока не стемнело. Потом вернулась в дом.
Она села у очага, и занялась своей работой снова. Я заметил, что это было наполовину шитье, наполовину вязание. Шитые части она распарывала, вязаные распускала.
— Зачем вы это делаете, добрая женщина? — спросил я у нее.
— Когда я довяжу эту шапочку, мои муж и дочь вернуться ко мне из страны, куда они ушли, — она кивнула на кровать, где лежали две куклы. — Видишь, они после себя ничего не оставили. А что оставили, то племянник мой закопал. Пришлось сделать самой. А то куда они вернутся?
— А когда это будет? — спросил я. — Когда вы довяжете шапочку?
— Завтра. В одно из полнолуний.
— Но завтра вовсе не полнолуние, — возразил я.
— Завтра, — ответила Сумасшедшая Хельга, и склонилась к своему шитью. — Не лишай бедную женщину утешения, о великий астролог. Ты знаешь больше о луне и ее состояниях, а я знаю больше о завтрашних днях. Они никогда не наступают. Знаешь, мой муж обещал мне, что завтра он будет здоров. И что же?…
Я молча склонил голову. Я, конечно, все понял. Да и трудно было бы не понять теперь.
Мне вспомнилось… В коридоре было темно, но из-за приоткрытой двери падал свет, непривычно яркий для нашего дома: отец все время читал и писал, и для него до самой его смерти покупались дорогие восковые свечи. Они по-особенному пахли: как в храме… В щель я видел волнистые, каштановые волосы матери. Они были такие густые и длинные, что скрывали и спину ее, и плечи с накинутой на них мохнатой серой шалью собачьего меха. Она сидела на низенькой табуреточке у отцовой постели. Отец полулежал откинувшись на подушки, и я слышал его голос — очень мягкий, приятный (отец мой очень хорошо пел, любое слово его звучало заклинанием).
— Что ты печалишься, рыжая? Завтра все будет хорошо.
— Когда — завтра? — я понимал по голосу матери, что она едва сдерживала рыдания, но не понимал, почему она хочет заплакать. Мне тогда было пять лет, и я никогда не слышал и не видел, чтобы мама плакала.
— Когда мы встретимся в вечности.
— Если тебя туда пустят боги…
— Бог один, дорогая. И он не жаден.
Тут Рая, которая толклась у меня за спиной (нам тогда все время говорили, что подслушивать нехорошо, но мы постоянно подбивали друг дружку к нарушению правил) не выдержала и чихнула. Еще бы — босиком на холодном полу! Ходить босиком мы были привычны, но по каменным плитам нашего старого обветшалого дома тянуло особым, каким-то всепроникающим сквозняком.
