В общем, шиш мне, а не премия — мрачно подумал я, наблюдая за агрессивным боссом. Да вообще без разницы, пусть хоть выгоняет — я все сделал правильно.
— Я могу идти? — уточнил, когда шеф взял передышку между обличительными речами. Как-то иначе я представлял себе 'покровительство'. Без этого словесного хлама.
— Ты пойми, надо мной тоже есть начальство, — успокоился Ода, — я прикрыл тебя на этот раз, но не смогу так делать постоянно!
— И что? Отдавать свою девушку уроду? — вопросительно поднял бровь.
— Какую девушку? — удивился босс, — мне сказали, ты просто избил парня из-за пары слов.
— О как, — я демонстративно почесал затылок, — Как же вы вообще работаете, если не способны разобраться в мотивах.
Развернулся и вышел из кабинета, не спросив разрешения. На душе было гадко. Быть может, уже репутация такая, что все верят по умолчанию в мою виновность?
— Готов? — бодро поднялся мне навстречу Сайто.
— Вы шефу об утреннем происшествии ничего не говорили? — легкое подозрение заставило задать вопрос.
— Нет, не до того было, — слегка удивился шеф, — Вечером хотел.
— Рекомендую рассказать сейчас, — я прошел мимо него в сторону полигона. Хотелось набить кому-нибудь морду, но ведь нельзя.
Представьте себе примерно квадратный километр территории с постройками по периметру, с вкраплениями полос препятствий и бетонных остовов трехэтажных зданий. Примерно так и выглядел полигон, хотя для отработки техник и спаррингов обычно использовали пустую площадку на дальнем краю, справа от которой размещались скамейки в несколько рядов. Само собой, любой случайный зритель должен быть готов поймать плюху, случайно влетевшую от поединщиков. Сегодня зрителей было достаточно — половина, около десятка — наша смена охранения, другой десяток я раньше не видел в здании. Форменные мундиры, впрочем, ясно указывали принадлежность незнакомцев к армии. С нижней скамейки призывно махнули коллеги.
— Как оцениваешь свои шансы? — меня встретили внимательными взглядами и попыткой тут же сделать массаж плеч.
— Опять ставки? — хмыкнул в ответ, — Какой коэффициент?
— Не обнадеживающий, — и добавили, заметив недовольство, — один к ста, где-то. Но я поставил на тебя!
— Один доллар, — фыркнули сбоку.
— А эти — они кто? — слегка махнул головой в сторону весело переговаривающихся незнакомцев.
— Так к нам господин генерал приехал, а учитель — он вроде как в свите его. Вот шеф и попросил одолжить на пару минут, — ответили мне почти хором.
— На пару минут, значит. А ставки на время есть?
— Как не быть! Минуту тебе дают уверенно, так что хорошие коэффициенты с двух минут и выше.
— Мне поставить можно? — кажется, я знаю, как поправить финансовую проблему.
— На себя — да, — ответ выглядел логично.
Из кошелька показались на свет две бледно-зелёные бумажки с портретами марионеточных президентов.
— На победу.
— Вот это — правильный настрой! — деньги были тут же приняты, разменяны на квиток бумаги два на три сантиметра с небрежной подписью и скрыты в недрах толстого портмоне местного заводилы. И это — прокуратура! Казино какое-то…
Минут десять мы перекидывались ничего не значащими словами. То ли противника не было — лично я не знал, как он выглядит, а спрашивать у армейских не торопился — то ли ждали кого-то. Чем быстрее кончится — тем лучше, мне еще к Кавати заехать надо. Вскоре на ленте беговой дорожки, вьющейся вокруг территории полигона, появились оба шефа в компании с двумя армейскими. Первый, низенький, но широкоплечий, с генеральскими знаками различия, второй, хоть и был одет в обычный камуфляж, явно принадлежал к тому же ведомству. Все бойцы обладают определенной пластикой, гибкостью, хищностью в движении, но только у армейских это сочетается с характерной выправкой.
— Вот и соперник, — пояснили всезнающие коллеги.
Интересно, сколько ему лет? Где-то к середине жизни японцы будто замирают на одном месте, тут и не угадаешь — тридцать ли обладателю невозмутимого лица и узкого прищура глаз, или все пятьдесят. Только после шестого десятка время вновь берет власть над этой нацией, хотя бывают исключения, как и везде.
Ода-сан и генерал присели вместе, на самой вершине конструкции скамеек, как и положено по статусу. Сайто разместился по левую руку от босса, а человек генерала довольно шустро встал по центру импровизированной площадки для спарринга.
— Удачи, друг! — похлопали по плечу, — Минуты две простой, очень прошу.
— У него стихия — вода, — второй комментарий оказался полезнее.
Я кивнул, ни на кого не смотря, и встал в пяти метрах от противника. Около минуты мы смотрели друг на друга, но дальше что-то пошло не так.
— Господин, мне драться с ребенком? — громко и иронично спросил он трибуну. Армейская часть скамеек встретила вопрос легким смехом и покупкой бумажек у шустрого букмекера, — Бред какой-то, — сказал он словно себе, дождавшись царственного кивка, и двинулся обратно. Видимо, переспросить.
— Что за ерунда? — хмыкнул соперник, сделав шагов двадцать, но оставшись при этом на одном месте.
— Ничего личного, господин, — я начал поединок поклоном и создал десяток разнонаправленных дорожек воздуха, с бешенной скоростью несущихся в разные стороны.
Учителя снесло с ног, потащило вправо, потащило влево, пока он с ревом не отпрыгнул от земли и буквально впечатал ботинок в землю. Восстановив равновесие, соперник ответил кнутом водной стихии по тому месту, где я был секунду назад. Я то знал, куда ведут дорожки и свободно по ним перемещался.
— Стой на месте, это будет не больно — рыкнул боец, болезненно реагируя на громкие смешки со стороны скамеек, — и вновь хлестнул по пустоте, подняв комья земли в воздух.
Усложним задачу. Вновь, как во дворе у Акети, десятки нелепых песочных силуэтов начали обретать форму по краям полигона. На этот раз они были куда массивнее и больше моей фигуры, но не сильно впечатлили армейского — он так и продолжал хлестать поверхность полигона, ровно до того момента, как такой же пыльно-песочный доспех не окружил меня, сделав неотличимым от миражей. Несколько десятков фигур начали хаотично перемещаться вокруг учителя, огрызаясь воздушными молотами, оковами ветра и другими изматывающими, но нелетальными техниками. Ясное дело, бил только я, но отличить мой силуэт от остальных, в особенности будучи привязанным к одной точке — сложно.
Чистое небо помутнело от тысяч капель, с бешенной скоростью несущихся к земле — учитель отреагировал. Капли в полете образовывали плоскости и тут же резко уходили вбок, разрезая на части очередной мираж, разбивая в комья грязной земли или взрывая заложенной силой. Земля очень скоро пропиталась влагой, поверхность больше походила на месиво после ливня, по которому тяжело шагал армейский учитель, пытаясь уничтожить — теперь уже в полную силу — очередной мираж из десятков тех, что образовывались за дождливой территорией и сразу же начинали в бешенном темпе носиться вокруг. Боец так увлекся разрушением, что лично я наблюдал за происходящим с солидного удаления, не желая пробовать на себе Обратный дождь — вихрь воды, что вырвался из земли тысячами игл и понесся ввысь, чтобы упасть обратно другой, не менее смертоносной, стороной. Соперник даже не обращал внимания, что миражи и не отвечают ему вовсе, но бесился еще больше, когда очередная куча песка превращалась в грязь прямо возле его ног, заставляя идти по бедро в образовавшейся грязевой жиже. Учитель напоминал лешего, вырвавшегося из дикой чащобы — одежда, не смотря на защиту, скрылась под толстым слоем земли, как и лицо с яростно вращающимися, алчущими крови, глазами. Все миражи в едином порыве двинулись к нему, чтобы разбиться о водяной покров и увеличить грязевое болото вокруг. Учитель тонул, хлестая плетьми, водяными лезвиями вокруг себя, не замечая, как воздушная стена, кольцом окружившая трясину, сжимается колодцем и поднимает уровень жижи еще выше. Выданный в молоко водяной шквал чуть не потопил самого бойца, накрыв волной грязи.
