В доме текло привычное слаженное движение, и, поднимаясь по лестнице, я с тихой тоскою смотрел на то, что было моей жизнью и с этого дня уйдёт от меня навсегда.
Баруфа я встретил у самого кабинета.
— Привет, Тилам, — сказал он с улыбкой, — куда это ты собрался?
Я не ответил, и его улыбка погасла.
— Я ждал тебя вчера, — сказал Баруф, когда мы сели.
— Знаю. Я был занят.
— Чем, если не секрет?
— Ничего особенного. Расстраивал твои планы.
— Не понимаю, — сказал он сухо.
— Разве? На этот раз ты ошибся, Баруф. У меня был залог в Братстве.
— Что же ты решил?
— Я, собственно, зашёл попрощаться. Ухожу.
— Совсем?
— Совсем.
— Но почему? — взорвался Баруф. — Что я тебе сделал? Хотел тебя спасти? Ты сам виноват, что не сказал правду. Если бы я знал…
— Что тогда? Ты бы не тронул Братство?
— Нет. Предупредил бы тебя.
— Может быть, да, а может — и нет. Мне надоело, Баруф. Раз уж ты решил за меня…
— Этого ты мне, конечно, не простишь?
— Уже простил. Просто нам больше не по пути.
— Я в чём-то неправ?
— Прав. Просто ты строишь свой Квайр по образу и подобию Олгона. Мне в нём нечего делать.
— Ты долго искал, чем меня… ударить?
— Нет. Я долго молчал, но теперь я ухожу, а больше тебе этого никто не скажет.
— А ты, оказывается, жесток! — сказал он угрюмо. — Приберёг напоследок… В чем же моя ошибка?
— В том, что ты прав. Ты выбрал единственный путь, который ведёт к цели… только это очень опасный путь.
— Другого нет.
— А другая цель?
— Чего ты хочешь, Тилам? Чтобы я остановил камень, который летит с горы? Всякая остановка — это смута, большая кровь и гибель Квайра.
— Баруф, Квайр ещё не готов к тому, чтобы сменить власть знати на власть денег. Это тоже смута или большая кровь, что-бы её отвратить!
— Значит, будет большая кровь — но Квайр уцелеет.
— И ты на это пойдёшь?
— Я? Вряд ли. Наверное, уже Рават.
— О чем же тогда говорить?
— Значит, уходишь…
— Да.
— А если не отпущу?
— Куда ты денешься!
— Никуда, — ответил он грустно. — А Суил как же?
— Она уехала.
— И Эргис, конечно, тоже. Все ты у меня отнял…
Так тихо и безнадёжно он это сказал… Бедный Баруф! Несгибаемый, непреклонный Баруф, ставший жертвой своей цели.
— Что же ты будешь делать?
— Помогать и мешать. Помогать Квайру и мешать тебе.
— Это безнадёжно, Тилам. Машина на ходу, даже мне её не остановить. Сомнёт и раздавит.
— Это будет не так уж скоро. Пока ты не победишь, я против тебя не пойду. Ещё и помогу немного.
— Что ты теперь сможешь!
— Кое-что. Пока я — член Совета Братства, а через год-другой, глядишь, буду Старшим. Может, мне даже придётся подмять Братство. Очень не хочется, но, наверное, придётся.
— Значит, уходишь, — повторил он как-то вяло. — Что же, прощай.
— Прощай. Только одно… если я раньше… ну, словом, позаботься о Суил.
Он кивнул.
Я встал и направился к двери, но когда я уже коснулся её, Баруф окликнул меня:
— Тилам!
Я обернулся, увидел его глаза и невольно шагнул к нему. И мы отчаянно крепко обнялись перед тем, как расстаться навсегда.
С утра попахивало дождём. Сыро и зябко было в лесу, ветер угрюмо мотал деревья, лез под одежду, шуршал в сугробах опавшей листвы. А к полудню он вдруг утих, распогодилось; прямо в золото осеннего дня мы выезжали из леса.
Тихий и добрый лежал перед нами Кас, небольшой деревянный город перед на берегу очень синей речки. Золотился в пронзительной сини шпиль игрушечного храма, солнце грело цветные навершия деревянных башен дворца, и тянулись, курчавились над домами дымки.
Я всегда любил Кас. Тихий, приветливый, не упрятанный в стены, он внезапно вставал впереди после тягостных дней дороги, обещал уют и покой. Кас был совсем не похож на другие столицы; он не нуждался в красотах, как не нуждался в стенах — он был Кас: город, в который въезжаешь из леса, предвкушая удобства человеческого жилья.
Никогда ещё я не чувствовал это так остро — не потому, что мы месяц мотались в лесах, просто теперь я не гость, я возвращаюсь в свой дом, и в этом доме меня ожидает Суил.
Мой дом был самый высокий на улице и самый красивый, и я залюбовался им прежде, чем узнал. Его ещё не было, когда я уехал. Едва укладывали нижние венцы, чего-то не хватало, и Суил боялась, что не сладит с мастерами. И вот он гордо высится среди хибар, сияя медовой плотью стен, квадратиками стёкол в частом переплёте окошек, белизной скобленного крыльца.
Вот вылетела на крыльцо Суил, припала, плача и смеясь, как будто это наша первая разлука, за нею мать; потом они торжественно ввели нас в дом — приятно и немножечко смешно, я и посмеивался над собой: какой же я почтённый, семейный человек! — а Онар, мой товарищ, оглядывался и завистливо вздыхал.
Суил забавно округлилась; каталась шариком, и мать ревниво поглядывала на нас и все покрикивала, чтоб не брала, не трогала, не говорила.
И все, как я люблю: уже нагретая вода, накрытый стол, и долгая неторопливая беседа.
А потом мы с Суил поднялись наверх, на чистую половину, и она с милой гордостью показала мне комнаты, обставленные по-господски. Бронза, резьба и шёлк, и — святая святых — мой кабинет, уже готовый к работе.
Мы стояли, обнявшись; тёплый запах её волос и податливая упругость её тела — счастье было таким полным, таким томящим… И вдруг слабый, мягкий, властный толчок — он наполнил меня всего, я испуганно отстранился и спросил:
— Уже? — и Суил засмеялась:
— Ой, да давным-давно! Такой, как ты, непоседа!
— Ты меня звала.
— Да гость тут к тебе пожаловал. Из Квайра.
— Где он?
— А у Ирсала. Что-то больно людно в круг нас. Я и рассудила: пусть там поживёт. Кликнуть, что ли?
— Успеется, — сказал я и снова обнял её. — Сам схожу, когда стемнеет.
Так я в тот вечер и не попал к Ирсалу. Ничего я тогда не успел: ни побыть с Суил, ни поговорить с матерью, ни отдохнуть с дороги. Ещё один гость из Квайра.
Визит, который меня удивил. Да, конечно, я знал, что гон Эраф нынче в Касе, и знал, по какому делу. Просто я не думал, что он посмеет ко мне зайти.
Слишком уж свеж и громок мой уход от Баруфа, и я подлил масла в огонь, став — за немалую мзду! — потомственным подданным господина Бассота. Мы сидели вдвоём в ещё не обжитом, не притёртом ко мне кабинете, и мне казалось, что мы снова в Лагаре.
Та же ласковая улыбка и обманчиво-ясный взор, та же тросточка в узловатых старческих пальцах, и опять он прощупывал меня, завлекал во что-то невинной беседой, и опять мне приходилось хитрить, уклоняться, прятаться за пустяками. Не потому, что я в нём сомневаюсь — о нет, досточтимый гон Эраф, я знаю вам цену и знаю, что у вас лишь один хозяин, и поэтому — вы уж простите! — я не могу рисковать…
