Легиона ранним утром привёл капитан Квайр, которого де Кревкёр знал как личного шпиона герцога, но не слишком доверял ему. Антрагэ отлично понимал, что собой представляет виистанец, и поспешил в двух словах посвятить в это графа. Да и не нужно много слов, чтобы объяснить, кто такой Легион. Самому виистанцу доставило немалое удовольствие наблюдать, как вытянулось лицо надменного графа, когда он узнал, кто будет играть роль его секретаря. Он едва не растянул губы в усмешке, но вовремя вспомнил о добродетелях, которые прививались населению Виисты, и не стал поддаваться соблазну.
Кареты медленно катили по улицам Водачче, запруженным толпами людей. Кучерам не раз приходилось пускать в дело длинные кнуты, чтобы разгонять слишком уж неуступчивых обывателей, не желавших уступать дорогу. Однако к собору они успели вовремя.
Оставив экипажи перед сдерживающей толпу линией стражей, титулованные особы вместе с сопровождающими их слугами, лакеями и пажами направились к офицеру, который пытался руководить тем безумием, что творилось на площади. Или, по крайней мере, делал вид, что пытается. Их, конечно же, сразу пропустили за кольцо оцепления, выставленное некоторое время назад вокруг площади, и они спокойно шагали по живому коридору, ограниченному стражниками, к открытым дверям собора.
Услышав за спиной перестук лошадиных копыт и сразу поняв, что едут верховые, граф де Кревкёр обернулся и увидел, что на площадь въезжают рыцари Веры. Уж им-то, конечно, честь не позволит кататься в карете, и правила вежливости на них не распространяются. Граф даже слегка позавидовал закованным в доспехи воинам, открыто носящим тяжёлые мечи, пускай и знал, что те сейчас отчаянно потеют под бронёй. День выдался жарким, и солнце в этот предполуденный час пекло особенно сильно.
Джованни Вилланова терпеть не мог доспехи — они были слишком тяжёлыми, с непривычки натирали абсолютно во всех местах, и к тому же он через десяток ударов сердца пропитался едким потом так, что самому в нос шибало. Привыкший тщательно следить за собой, опальный торговый князь никогда не опускался до такого, пока не нацепил броню рыцарей Веры, чтобы въехать в Водачче. Но тот день был куда менее жаркий, и в город они прибыли ранним утром, когда солнце ещё не набрало всей силы. Теперь же, в полдень, Вилланове оставалось только молиться, чтобы он не перегрелся в своих раскалённых доспехах и не рухнул с коня прежде, чем они доберутся до соборной площади.
Не любил Вилланова и лошадей. Городской житель, он чаще пользовался закрытым паланкином, когда передвигался по Водачче в прежние, куда более счастливые для него времена. Четверо носильщиков тогда были его телохранителями, а вовсе не невольниками, как думали многие, благодаря распространяемым самим Виллановой слухам, и не раз спасали ему жизнь во время покушений. Конечно, торговый князь, как всякий благородный человек, умел ездить верхом и за последний год сильно подтянул этот навык — ему довольно много времени пришлось провести в седле, скрываясь от преследования нынешних властей Водачче. И это не прибавило ему любви к лошадям.
Однако он был вынужден трястись сегодня в самый жаркий час на конской спине, изнывая в стальных доспехах. Ко всему прочему вместо привычной шпаги или рапиры он вынужден был вооружиться архаичным длинным мечом, каким даже рыцари Веры, застрявшие в прошлом столетии. Как и броня мечи были данью традиции, ведь обычно рыцари Веры предпочитали им более современные шпаги. Однако для визита в кафедральный собор приор велел всем быть при полном параде. Не удалось взять с собой даже одного пистолета — приор да Коста в этом вопросе был неумолим. Он готов выдать не рыцарю доспехи, однако осквернять их ношение ещё и спрятанным огнестрельным оружием запретил.
Наконец они добрались до соборной площади и спешились, передав следовавшим за ними слугам лошадей. Усталый офицер, командующий стражами, без лишних слов пропустил рыцарей Веры. Они шагали за пышно одетыми аристократами из Адранды по живому коридору, проложенному стражей через толпу, заполонившую площадь. Отчего-то они не понравились Вилланове — с чего бы вообще адрандцам появляться здесь? Слишком уж далеко от их границ находится Водачче, да и не входит вроде бы город в сферу интересов королевства Антуана VIII, по крайней мере, Вилланова не знал об этом, хотя постоянно интересовался всем, что так или иначе касается Водачче, особенно после бегства из родного города.
С приором и остальными рыцарями Вилланова не обменялся и словом. Его как чужака, по мнению паладинов носящего доспехи и плащ незаконно, просто игнорировали. Общался с ним только да Коста, да и то сугубо по делу, не давая себе труда скрывать презрительное отношение к опальному торговому князю. Остальные же только что не плевались при виде него. Но к такому отношению Вилланова давно привык — с его-то заслуженной и заодно раздутой, частично благодаря его же усилиям репутацией.
Когда гости, шагавшие перед рыцарями, поднялись на лестницу, ведущую к воротам собора, где их приветствовал сам епископ Водачче, протянув каждому перстень для лобызания, Вилланова обратил внимание, что один из гостей одет по последней салентинской моде, но стоило ему на миг повернуть голову, и Вилланова сразу узнал его. Не узнать одного из торговых князей, даже обычно весьма незаметного, каким и был Альдиче Мондави, он просто не мог. Похоже, игра в Водачче сегодня затевается очень серьёзная, и валендийцы, на которых сделал ставку Вилланова, в ней не единственные участники.
Сначала Вилланова хотел предупредить насчёт Мондави шагавшего рядом да Косту, но одного взгляда на надменное лицо приора рыцарей Веры хватило опальному торговому князю, чтобы отказаться от этой идеи. Это была не мелкая месть, просто Вилланова отлично понимал — да Коста не воспримет его слова всерьёз или же не придаст им никакого значения.
Тем интереснее будет сегодня игра. Вилланова с трудом удержался от ухмылки, совершенно не подобающей рыцарю Веры.
Легион следовал на почтительном расстоянии за графом де Кревкёром. Он играл роль всего лишь неприметного секретаря, несущего никому не нужные — разве что в качестве повода к визиту — бумаги, а потому не удостоился лобызания епископского перстня. Сказать по чести, он опасался приближаться к кафедральному собору, даже несмотря на то, что проделал прошлой ночью. Сейчас, когда он шагал по живому коридору к впечатляющих размеров фигуре епископа, Легион ощущал давление многих святынь, хранящихся в соборе, куда сильнее, нежели ночной порой — всё же день был для людей и Господа, и само солнце, тем более находящееся в зените, наполняло святыни силой.
В прежние времена Легион не смог бы приблизиться к священнослужителю такого ранга, как епископ. Они были полны Истинной Веры и повергали демонов одним своим видом. Им достаточно было начать читать Символ Веры, чтобы существа из Долины мук валились наземь, сотрясаясь в кошмарных корчах, и проваливались туда, откуда выбрались благодаря усилиям смертных. Иные же клирики вполне могли не просто изгнать демона, но полностью уничтожить всю его суть, так что в Долину мук было попросту нечему возвращаться. Вот только приветствующий входящих в храм и протягивающий им перстень для лобызания необъятных размеров толстяк, на чьём лице были ясно начертаны все его многочисленные пороки, не обладал и столь малой толикой Веры, которая могла бы причинить вред самому мелкому бесу. Он погряз в мирских дрязгах и собственных грехах, позабыв о Господе.
Легион лишь слегка поморщился, когда служки, стоящие за спиной епископа, обдали его дымом из кадильницы и обрызгали святой водой. Он успел незаметно закрыться, так что большая часть широкого веера брызг попала на его костюм, и лишь пара на кожу, заставив её потемнеть. Видимо, в юных служках Веры было побольше, чем в толстом епископе.
Легион переступил порог кафедрального собора вслед за графом де Кревкёром. Они прошли несколько шагов, и Легиону стоило известных усилий не оглядываться по сторонам. Несмотря на свою верность Слову и Делу, несмотря на то, что он сам не так давно, стоя в главе целой армии фанатиков, принявших веру в Хаос, буквально с землёй сровнял несколько соборов в городах Виисты, он всё же любил эти сооружения. Они представлялись ему архитектурным чудом, быть может, единственным из всего, что творила Церковь, что не стоит уничтожать на корню. Легион любил фрески, мозаики и витражи, — все эти произведения искусства, пускай они и были посвящены Господу, и изображали святых, а одним из самых популярных сюжетов было посрамление Баала или побиение разнообразных демонов. Эти сюжеты скорее смешили Легиона, нежели вызывали отвращение, как у многих его коллег по чёрному залу, куда никогда не попадает ни единый лучик солнца. Лишь краем глаза Легион ловил красочные картины, которыми были расписаны стены и потолок собора, стараясь запечатлеть их в памяти как можно прочнее. И только один раз решился-таки покрутить головой, чтобы размять затекшую шею и заодно поглядеть на большой витраж, который он видел ночью, но не смог оценить его красоту в кромешной тьме. На витраже искусно изображённый Катберт-Молот — первый из святых — и равный ему Утер Светоносный сокрушали орды демонов. За спинами двух святых воителей были видны закованные в сверкающие доспехи рыцари и паладины с одинаково суровыми лицами.
