— Нисколько не сомневаюсь… — усмехнулся король. Потом покосился на статую Вседержителя, вспомнил презрительную гримасу, игравшую на лице духовника своего отца, и с трудом сдержал рвущийся из груди рык.
…- К чему все это, ваше величество? — встряхнув кандалами, насмешливо поинтересовался брат Униар. — Неужели вы думаете, что моя смерть способна что-то изменить?
— Вы и ваш проклятый Орден превратили половину моих вассалов в бессловесное стадо! — пожирая взглядом окровавленного, но не сломленного монаха, зарычал Неддар. — Они не хотят брать в руки оружие даже для того, чтобы защитить собственную жизнь!!!
— А очень скоро их примеру последуют и все остальные… — не обращая внимания на боль в разбитых губах, улыбнулся духовник. — И тогда вы поймете, что ваша власть — ничто перед властью Вседержителя…
— Ну уж нет!!! — воскликнул король. — Этого я вам не позволю!!!
— Позволите! Ибо истинную Веру можно выкорчевать только вместе с душой…
Ошую негромко кашлянул Вага.
Сообразив, что пауза слишком затянулась, Неддар скрипнул зубами, оглядел молчащий Внутренний круг и нехорошо усмехнулся:
— Орден пророс в души моих вассалов. Поэтому выкорчевывать его мы будем следующим образом…
Второй день второй десятины третьего лиственя.
…Огромная поляна, вырубленная в Барисском лесу егерями Герренов специально для прикорма оленей, косуль и кабанов, заросла кустарником и лебедой. Кормушки с вырезанными на них скрещенными луками, некогда поддерживавшиеся в идеальном порядке, зияли дырами, а две из трех вышек для охоты из засады вообще валялись на земле.
Третья выглядела более-менее ничего: у лестницы, ведущей на верхнюю площадку, не хватало всего одной перекладины, невысокое ограждение, за которым обычно прятались охотники, было хоть и обшарпанным, но целым, а на покатой крыше, защищающей их от дождя, все еще реял вымпел. Правда, уже успевший выцвести и поэтому не желто-зеленый, а серый.
Побродив по поляне и порадовавшись свежим следам кабанов и косуль, я оценил направление ветра и криво усмехнулся: он дул под небольшим углом к третьей вышке. Значит, ее можно было использовать, как место для засидки. Только вот лазить по вертикальным лестницам мне было еще рановато.
Впрочем, пристрелить что-то съедобное не с вышки, а как-то иначе шансов было в несколько раз меньше. Поэтому я вздохнул и поплелся к лестнице, надеясь, что смогу подняться по ней, не потревожив затянувшиеся раны…
Дошел. Вцепился правой рукой в перекладину над головой и попробовал напрячься. Плечо и правый бок тут же прострелило болью. Но не такой сильной, как ожидалось.
«Ничего, тут совсем невысоко…» — «успокоил» я себя и сделал первое движение…
… Вопреки ожиданиям, подъем по лестнице я перенес без каких-либо последствий — раны не закровили, боль в мышцах постепенно затихала, а слабость и головокружение оказались вполне терпимыми. Поэтому я, быстренько обмазавшись собранным по дороге кабаньим навозом, улегся на стрелковое ложе, некогда служившее исключительно представителям рода Герренов, и уставился на заходящее солнце.
Оно висело над заснеженными вершинами Шаргайльского хребта. Яркое-яркое. Словно пламя в горне Бразза. И невольно напомнило мне день, когда я переступил порог его кузницы…
…- Маланья, ты? — не отрывая взгляда от заготовки, рыкнул кузнец.
Я отрицательно помотал головой. Потом сообразил, что он не видит моего жеста, и буркнул:
— Нет. Это я, Кром…
Широченная спина, покрытая бугрящимися мышцами, едва заметно дрогнула, а потом медленно сместилась в сторону, скрыв от меня освещающий чуть ли не всю кузницу кусок металла.
Звякнуло железо. Скрипнули разжимающиеся клещи. И хозяин кузницы повернулся ко мне. Всем телом:
— Мои соболезнования, парень…
Набившая оскомину фраза в устах Бразза прозвучала как-то иначе — не так, как ее произносили другие. Поэтому я не окрысился, а сглотнул подступивший к горлу комок и выдавил из себя слова благодарности.
Кузнец кивнул, расправил кожаный фартук, присел на корточки и угрюмо уставился на меня:
— Ну, и как ты, жив?
Я криво усмехнулся, поморщился от боли в еще не зажившей щеке и осторожно пожал плечами. Чтобы не разбередить рану на спине:
— И уже почти здоров…
— Хорошо… — буркнул Бразз. Потом уставился на связку заячьих шкурок, которую я ему протянул, и вопросительно приподнял бровь: — Это мне? Зачем?
— Плата за науку. Возьми меня молотобойцем!
— Кем? — удивленно переспросил он.
— Молотобойцем… — твердо сказал я.
— А почему не подмастерьем?
В вопросе кузнеца не было и тени насмешки. Только интерес и желание понять. Поэтому я ответил. Честно:
— Мне нужна не наука, а сила. А еще кров и еда…
Бразз поскреб пальцами коротко стриженую бороду и уточнил:
— Вырастешь — уйдешь?
Я кивнул.
— Мстить?
Спрашивая, кузнец смотрел на меня, как на неразумное дитя. Поэтому я слегка разозлился и зашипел:
— Нет. Сначала учиться убивать мечников. Мстить — потом. Когда пойму, что готов…
— То есть торопиться ты не собираешься… — Бразз встал, прислонился задом к наковальне и снова почесал бороду: — Что ж, разумно… А ты вообще представляешь, что такое месть?
Я пожал плечами:
— Что тут представлять? Мамы и Ларки — нет. А тот, кто их убил — жив… Месть — это его смерть…
Бразз зачем-то поднял взгляд к потолку и тяжело вздохнул:
— Не все так просто. Месть — это, прежде всего, молчание. Ибо, если ты кому-то проговоришься о своих намерениях — то умрешь еще до того, как увидишь цвет крови своего врага. Потом — терпение: если ты окажешься недостаточно терпеливым, то начнешь слишком рано и закончишь тем же. Ну, и…
— Я не болтлив… — перебил его я. — И уже умер. Вместе со своей семьей. Так что смерть меня не страшит…
Кузнец вздрогнул, как от удара, прищурился и… все-таки закончил начатую фразу:
— Ну, и последнее: месть — это одиночество и в жизни, и после нее: если ты все-таки заберешь ЕГО жизнь, то НАВСЕГДА лишишься Посмертия. Значит, уже никогда не увидишь своих родных…
Я закрыл глаза, вспомнил, как выглядела Ларка на погребальном костре, скрипнул зубами и криво усмехнулся:
— Пусть так. Зато я сделаю то, что должен…
Бразз задумчиво оглядел меня с головы до ног, потом выпрямился во весь рост, расправил плечи… и весомо сказал:
— Я, Бразз по прозвищу Борода, беру тебя, Кром, сын Растана, в подмастерья. Твои кости — мое мясо…
