Вокруг клубились обрывочные всполохи незнакомой энергии. В ней не было и намека на преобразованные стихии. Она не была псионической — той, что я чувствовал последние два года. Что-то ужасающе чужеродное самому моему существу мага ощущалось вокруг. И от этой чужеродности становилось страшно. С каждым шагом атмосфера становилось все более гнетущей. Когда стремительно начало темнеть, Карел натянула палатку. Наблюдая за ней, мне казалось, что она занимается палатками каждый день. Поужинав, мы забрались внутрь и затянули края. Согреть воздух внутри четких рамок было задачей первокурсника. Но сразу как изо рта перестал идти пар — стало некомфортно жарко.
— Как рука?
Я обернулся, соображая.
— Да, давай ты туда. Лучше если твои локти во сне будут пихать меня в здоровую сторону…
Карел засмеялась, перебираясь. Через несколько минут мы уже успокоились, слушая ветер за тканью палатки.
— Ты чувствуешь кого-нибудь наверху? — Спросил я, потеряв надежду уловить чье-нибудь присутствие на горе.
— Нет. Вообще ничего не чувствую. Тут жуть такая…
— Жуть? — Усмехнулся я. — Я то думаю, как обозвать эту энергию… Пусть будет жуть.
— Это словечко твоего отца.
— Я так и подумал.
Его окружение отличается особым языком. Поговорив с человеком полчаса, можно было понять, знаком ли он с отцом или нет.
Карел засмеялась, поворачиваясь на бок. Сколько еще времени она будет засыпать с мыслями о нем? Смогу ли я когда-нибудь не думать о Целесс? Я уснул, прижав к себе сломанную руку. Постоянно казалось, что в ней что-нибудь куда-нибудь съедет.
— Эй.
Похоже, я уже привык просыпаться от ее голоса и прикосновения к плечу. По крайней мере, не вздрагивал, озираясь вокруг. Обнял руку, вставая. Карел выбиралась наружу, впустив в палатку свежий морозный воздух.
— Зажги это. — Наклонилась ко мне с пучком веток. Я улыбнулся, выполняя просьбу.
Чашечка чего-нибудь горячего совсем не помешала бы. Выползя из палатки, я осмотрелся. Узкий пандус спереди, чуть более широкий сзади. Палатка где-то между ними на выступе. До края — два метра. Карел кинула короткий взгляд.
— Скоро по снегу пойдем.
Я сел на корточки напротив. Подняв взгляд, псионичка засмеялась. Протянула руку к моим волосам. Тряхнув головой, я отстранился и одел шапку. Через четверть часа мы выдвинулись с площадки.
Шли молча. Если бы можно было предположить отсутствие ветра, шумящего в ушах и задувающего в открытый рот, говорить все равно было бы тяжело.
— Поставь щит, Андрес! О чем ты думаешь? — Обернулась Карел, и я вздрогнул. Перебрал в голове несколько вариантов, выполняя просьбу. Стало тише и теплее. Гора, будто, вздохнула от разочарования. Сверху и со всех сторон лился свет, рассеянный туманным небом. Ноги гудели от непривычки, в груди болезненным маятником колотилось сердце.
— Саша рассказывал, что на этой горе люди скидывают маски. — Обернулась женщина через плечо. Дыхание сбилось, речь прерывалась.
Я поднял взгляд к ее лицу. Промолчал. Внутри нарастало волнение. Саша рассказывал… Обернулся через плечо, вниз. Если это путь к концу, что я оставил? Память Целесс на несколько лет вперед. Обиду и унижение Тайрен. Любовь и потери мамы и отца. Даже, ни с кем не дружил. Расшифровал книгу Кам Ин Зара. Пробежаля рысью по школе, Зальцестеру, жизни менее десятка людей. Мне семнадцать… И я не хочу без тебя жить.
— Я обидел Тайрен… — Проговорил я тихо, но Карел обернулась. Засмеялась звонко, шумно, грубо.
— Мальчик… — Воскликнула и замолчала. Я остановился.
— Как ты можешь быть такой заботливой… доброй со мной?
Она засмеялась еще громче. Щит уберегал от ветра и шума. Карел будто вспыхнула, горя самым простым и банальным, но оттого не менее ярким — светом.
— Я объясню. Остановись на мгновение.
Я замер.
— Остановись. — Выдохнула она тяжело, улыбаясь. Ладонь легла мне на грудь поверх перевязи. — Ты, мальчик, — ее улыбка сверкала белозубо и агрессивно. — Ты подарил моей сестре не только боль унижения и обиду. Ты подарил ей то, что Саша так и не осмелился подарить мне. Ты — сын мужчины, которого я люблю и женщины, которую уважаю. Ты человечек, которому я могупомочь! А значит — помогу. Ты воплощение человека, которого я восемнадцать лет назад не уберегла. Я задолжала тебе Андрес. Как минимум — жизнь. Тайрен не винит тебя ни в чем, мальчик. И, даже если бы винила — мы все же разные люди.
Развернувшись, она пошла дальше. Этот внезапный шмоток откровения выбил из равновесия. Мысли уносились ввысь. Внутри же чувствовалась пустота, клубящаяся незнакомой энергией. Что движет мной? Зачем я иду вперед, зная наверняка, что не успею и не смогу помешать.? Зачем все эти глупые попытки? Зачем продление этой пытки? Я — лишь один из миллионов маленьких людей. Она — одна из расы высших ланитов. Она уйдет…
Я задавал себе десятки вопросов, тут же отвечая на них в немой тоске. Быть уверенным, что сделал все что мог. Возможно, увидеть в последний раз. Встретиться взглядом, дотронуться.
Мы продолжали путь в тишине. Я слышал дыхание псионички впереди. Вечером, когда Карел ставила палатку, я видел сгибающую ее усталость. Короткие взгляды, понять которые не мог. Звуки, вырывающиеся из груди. Она плакала. Недоуменно и без права наблюдать — я понимал это. Не глазами, не горлом — душой — она плакала. Будто лавина срывалась с вершины ее существа, накрывая с головой. Осознавала ли она сама, что плачет? От ее боли собственная боль становилась слабее. Вот почему мама позволяла им быть рядом. Вот почему… Я глотал эмоции, стараясь не смотреть на нее. Лишь с опустившимися на палатку сумерками, я сжал челюсти и отвернулся.
— Это было сумасшествием, мальчик… — Шептала она и я хотел зажать уши руками. — Иногда казалось, что он готов покончить с собой: утопиться в море или ванне, пригнуть с башни, с летуна… Он умирал и возрождался от одной ее мысли. Я не верила, что люди могут так мучить друг друга. Он дышал ею. Страдал ею. Жил ее взглядами, обонял ее сон… Мы с Тайрен были просто рядом. Вмешаться в их отношения было невозможно. Они выталкивали любого, кто вставал между ними, но сами при этом не могли соприкоснуться. Марго уже носила тебя… Ты думаешь, после того, что мы с сестрой наблюдали, твоя любовь к ней может казаться неестественной и извращенной?! Скорее, это закономерно. Мы не могли не любить его, не могли не жалеть ее… Лишь годы спустя Тайрен отошла на второй план, понимая насколько важен он для меня. Твоя мать терпела нас все время. Ненавидела, терпела и прощала. Она не была бы собой, мальчик. Она могла вместить в себя понимание всего происходящего, простить все… Саша всегда оставался лишь ее. До Андры.
