— А так бы я на вашем месте сильно побеспокоился…
Тарег снял руку с меча и полез за следующим абрикосом.
Не дождавшись ни поднятых в удивлении бровей, ни вопроса, юноша продолжил — не отпуская, кстати, повода, совершенно не беспокоящегося Гюлькара. Что за пропасть, жеребец даже конюхов покусывал, не то что незнакомцев…
— А кого, если это, конечно, не тайна, видела та торговка в квартале аль-Зайдийа?
— Да кого-то, похожего на шпиона вроде вас, почтеннейший, — сплюнув косточку, любезно ответил Тарег.
— Конь слишком хорош, — усмехнулся юноша. — К тому же, здешние повесы в этот час дня предпочитают мулов — голова гудит после попойки. И меч ваш, сейид, блестит, прямо-таки ослепляя. Даже второе зрение слепнет, сейид, — до того блестит.
Глаза его, кстати, так и не повеселели.
— У вас в роду были сумеречники? — осведомился Тарег. — Я не знал, что в барид набирают потомков маджус.
— Я не из людей барида, — снова заулыбался полуашшарит. — К тому же, я чистокровный человек.
Тарег наконец-то поднял брови в удивлении.
— Шаманы, несколько поколений. Да и прадед мой был непрост… А уж прапрадедушка — ох… — юноша только рукавом махнул, показывая в улыбке безупречные зубы.
— Вы… скорее… тюрок?
— Скорее джунгар.
— Ах вот как…
И Тарег предложил собеседнику еще один абрикос. Тот не отказался.
— Так о чем мне нужно побеспокоиться?
Юноша помахал рукой — повод, кстати, при этом отпустил — прося подождать, пока прожует. Дожевав, сказал:
— В Харате вас очень хорошо помнят, сейид. Все местные жители — а также те, кто переехал сюда из Нисы.
— А что, там осталось кому переезжать? — искренне удивился нерегиль.
— Несколько сотен человек набралось — по арыкам прятались, говорят, по сточным канавам, опять же по подвалам, — покивал его собеседник. — Кстати, соседний с аль-Зайдийа квартал — их. Так и называется, аль-Нисайр.
— А что, город не стали отстраивать заново? — вежливо поинтересовался Тарег.
— Отстроили, но не на прежнем месте, — также вежливо ответил молодой человек. — И надо сказать, сейид, жители Харата не особо признательны вам за то, что пришлось собирать деньги на новый михраб в Пятничной масджид и на новые списки Книги для учеников медресе. Следует добавить, что это — не самая главная и важная причина, по которой местные жители на вас… эээ… сердиты.
— Я так понимаю, что если бы я поступил с ними, как с жителями Нисы, они были бы мне больше благодарны, — прищурился нерегиль.
Молодой человек вздохнул:
— Градоначальник, начальник гарнизона, кади и сборщик податей, а также большинство гвардейцев, охранявших цитадель Харата во время мятежа аль-Валида, происходили из местных уважаемых — и крайне многочисленных, сейид, — семейств.
— Вот как… — отозвался Тарег, изображая преувеличенное внимание.
А юноша вдруг обернулся и показал куда-то в сторону — туда, где под пыльными навесами галдели торговцы фруктами:
— Гору пустых корзин видите, сейид?..
Пустых корзин в той стороне наблюдалось предостаточно — время было послеобеденное, многие отторговались. Феллахи сворачивали циновки и заводили осликов в оглобли тележек. Определенно большая куча пустых корзин высилась рядом с лотком, над которым надрывался зеленщик.
— Ну?..
— Зеленщика?
— Даа-а…
— Человека с яблоками?
— В чалме с длинным хвостом?
— Нет, в одной шапочке. У кого куча яблок поменьше. И сидит он не за лотком, а на циновке.
— Вижу такого человека. И что?
— Его зовут Адхам ибн Ирар. У них в роду так принято называть старших сыновей: то Ирар, то Адхам. Старый род, между прочим, сейид, мединский, по материнской линии ансары, сподвижники…
— …я понял.
— Вы повесили его деда, сейид.
— Я помню.
— Он тоже.
Помолчав и посмотрев на сидевшего и перебиравшего яблоки человека в грубой аба, Тарег извлек еще один абрикос — для собеседника:
— Я признателен вам за сведения, но полагаю, что на этом базаре каждый второй на меня за что-то обижен. Или даже каждый первый. Что же, мне не выезжать в город?
Презрительно фыркнув, он подобрал поводья. Однако Гюлькар сосредоточенно жевал половинку абрикоса, предложенную потомком джунгарских шаманов, и решил не отвлекаться на движения хозяина.
— Дело даже не в том, что вы повесили его деда, сейид, — продолжил, как ни в чем не бывало, молодой человек. — Дело, скорее, в том, что вы запретили хоронить тела казненных…
— Это ваши законы!
— Конечно, сейид, простите, я не хотел показаться грубым. Но, так или иначе, род ибн Ираров заплатил тысячи и тысячи динаров за возможность достойно похоронить отца семейства. И, люди говорят, разорился, собирая эти деньги. К тому же у них конфисковали поместья, земли, сыновей взяли в тюрьму и пытали, пока они не отписали все имущество новому градоначальнику…
— Я знаю, как у вас все происходит при смене власти!
— Да-да, сейид, я понимаю… так вот, теперь ибн Ирар сидит на циновке и продает яблоки. Говорят, торговля идет не так уж бойко. У него две незамужние дочери, а их никто не сватает. Все боятся родниться с опальным семейством. Печально, не правда ли?
— И? — Тарег собрал поводья в горсть и вздернул недовольно всхрапнувшему Гюлькару морду.
— Шуу, шууу… — полуджунгар-полуашшарит ласково похлопал коня по шее и снова поймал повод.
А потом взглянул нерегилю прямо в глаза:
— Ибн Раббьяхи — это родичи начальника гвардейской стражи — переехали в поместье, им пришлось продать то, что уцелело из имущества. Ибн Халликаны — это…
— …сборщик податей. Я…
— …я тоже понял, что вы помните, сейид. А вот они живут, как жили, над каналом Нашраван. И ибн Умары, которые…
— … кади…
— …да, они живут в том же квартале. До сих пор. Как вы думаете, сейид, у них хватит денег скинуться и нанять кого-нибудь с… мнэ… острым зрением?
— Что ж, тогда желающим убить Тарега Полдореа придется постоять в очереди, — нерегиль дернул плечом. — Меня это не интересует.
Он поддал Гюлькару стременами и натянул правый повод, разворачивая сиглави. Конь недовольно храпнул и закивал мордой, пытаясь поддать задом.
— В вас всадят нож.
— Меня нельзя убить, — прорычал Тарег, борясь с храпящей скотиной.
— Тем хуже, — прищурился полуджунгар, складывая руки на груди. — Потому что если горло перерезать обычному человеку, он умирает. А вы будете мучиться, сейид. Как в прошлый раз.
Разъяренный Тарег дал шенкелей, Гюлькар долбанул копытом по ящику, на котором лежали амулеты-пятерни. Медные ладошки посыпались, кругом заорали. Покрывало спало. Потомок шаманов расплылся в улыбке.
