себя точно так же, как в первый раз, когда убил родного брата Дже Мина. Холодная и спокойная ярость, как острие ножа, или прикосновение моего кнута к запястью, как уверенность, что пойду до конца. Пусть сдохну, но дойду. Пусть меня не станет, и это будет моей платой за жизни, которые я отобрал пока шёл к своей цели.
Защита Моники за эту неделю, пока я находился в больнице, стала моим выбором, на пути к тому чтобы такая тварь как я, опять стала человеком. Ведь чтобы искупить смерть, надо заплатить смертью. Чтобы я мог спокойно сдохнуть, должен знать, что в ад войду не грязным убийцей, а человеком, который пришел гореть за собственный выбор и то, что сотворил.
А моим выбором стала Невена, и я как мальчишка опять ухватился за это чувство, которое позволило мне ожить снова. Разрешило ощутить себя значимым опять. Стать нужным кому-то…
— Жаль, что этот шарик сам не выбирает, кого носить на себе, — горько усмехнулся, поправляя повязку на животе, и аккуратно надевая рубашку.
Она не пришла и к выписке, а значит, я должен найти её сам. Раз она похожа на меня, значит всё закономерно. Моника не вернулась бы, после того, что случилось со мной. Не пришла она и потому, что считала себя виновной в том, что я чуть не умер.
"Почему раньше не заметил этого сходства?" — я накинул на плечи пальто, и только следом вышел из уборной, чтобы действительно удивиться.
— Я думал, ты не приедешь, а конвой наконец отвезёт меня в место по назначению, — наигранно живо произнес, и с улыбкой, которая скрывала то, что я знал, посмотрел на женщину.
Моника стояла у тумбы, рядом с койкой, перебирая между пальцами лепестки белых роз. Цветы даже за неделю не завяли.
— Твой дружок очень романтичным мужчиной оказался. Веник в палату к мужику не каждый принесет.
Голос спокойный, спина ровная, а под курткой видна кобура с пистолетами. Волосы, как и всегда еле доходят до плеча и вьются волнами от природы. А черный и смолянистый цвет только сильнее контрастирует с невозможно бледной кожей.
— Зачем вернулась? — сложил руки на груди, и продолжил пристальный осмотр, понимая, что помимо одного чувства, вернулось другое — желание. Дикое и настолько животное, словно я и сам зверь. Хотелось вдыхать запах, прикасаться и вгрызаться ртом в её тело опять. Жрать каждую часть, чтобы снова утолить хоть часть голода.
У мужчин разное отношение к женщине, и это факт. Одну они спокойно могут поиметь, просто потому что хотят, а она не против. Другую не станут трогать, как экспонат, смотря на то, насколько она красива, и такое как раз было присуще моим соплеменникам. Третья станет чем-то слишком важным, чтобы брать её как товарную шлюху. А вот четвертая… Такая станет, как бомба в твоей голове, потому что соединит всё в себе, и ты как дебил, будешь стоять и не знать как к ней подойти: схватить и впиться в губы, как голодный дегенерат, либо подойти и нежно поцеловать, ощутив только урчание этого голода внутри, растягивая момент удовольствия не на пару минут животного, а на несколько часов чего-то человеческого.
"А здесь приговор…" — я наклонил голову на бок, а Моника повернулась и посмотрела прямо в мои глаза, — "Хочется и того, и другого. Попеременно и с особым подходом к этому делу…"
— Ладно, отвечать ты не хочешь… — я прошёлся по её фигуре взглядом, и пошел прямо на Монику.
Куколка напряглась выпрямившись, и нахмурилась, не ожидая того что я сделаю. Потому и замерла, как столб, когда мои пальцы утонули в её волосах, а губы накрыли мягкие половины с такой нежностью, с которой эта срань копилась во мне годами. Как снежный ком, она накапливалась на вершине, а теперь повалила в сторону этой женщины, как ледяной ураган.
И мне это нравилось, потому что ласка перерастала в чертов жар. Снег таял, а из его стены, прорвались языки пламени. Так я видел то, с какой скоростью нагрелись наши губы, и насколько влажным и глубоким стал настоящий поцелуй. Такой, о котором я забыл уже напрочь. Считал, что не в состоянии больше никого так плавно и с такой силой доводить до исступления в своих руках. Думал, что никогда больше не услышу настоящий стон из губ женщины, которая чувствует, а не пустой куклы, которая только хочет и которую можно просто взять.
Сейчас я не брал, сейчас я отдавал, и делал это настолько жадно, словно и сам высыхал изнутри. Руками сжимал её затылок и плечи, прижимая к себе. Губами двигался так, словно пил с её губ, а языком только сильнее толкался во влажный рот, чтобы поймать такое же нетерпеливое движение в ответ. В такт с моим, рядом со мной, вместе…
Всё стучало вокруг, словно я не ощущал пространства совсем, а слышал только гул собственной крови в голове и дыхание напротив. Горячее и голодное.
Моника отвечала, откинула полы моего пальто и поползла жадным движением вдоль спины руками, цепляя пальцами мою рубашку, будто в попытке содрать её к херам и провести по коже ладонями.
Она дышала глубоко, жарко и с голодом, точно так же как и тогда, ловила моё дыхание и слизывала мою влагу со своих губ.
"Если ты хочешь спасти её, тебе придется забыть о стремлении воссоединиться со своей женой, и назвать эту женщину своей…" — голос Нам Джуна заставил опомниться и разорвать поцелуй.
Дыхание вырывалось изо рта рывками, пока на меня смотрели совершенно ошарашенные глаза. Огромные, не верящие, испуганные, а в конце всё это обратилось в злость.
— Я тебя предупреждала, Тангир… — низкое женское рычание, вынудило сжать Монику только сильнее и хрипло прошептать:
— Ты где шлялась всю неделю, зная какая тварь таскается за тобой, и не одна?! А, Куколка?
Она сцепила челюсть так, словно я её довел. И это мне опять дико понравилось. Этот взгляд, словно меня и разорвать готовы, и наброситься, но пока не решили чего больше хотят.
— Потом съездишь мне по роже, Моника, — ответил холодным шепотом, смотря на её губы, которые опять вернули нормальную форму, а Куколка расслабилась.
— Я же вижу, что ты что-то нашла. А раз не сбежала после моего геройского поступка, значит я вам ещё нужен. Или… — посмотрел ей в глаза и с ухмылкой задал вопрос, — Или есть другая причина, Куколка?
— Есть… — она хищно ухмыльнулась и провела ладонью по
