Послание Амэнского князя сочилось словесным ядом. Арвиген писал, что ему — сирому и убогому старику, конечно же, трудно разгадать, несомненно, умный план Остена, но, тем не менее, он сомневается, что сидение подле Кержского леса и ловля Крейговского Беркута — одно и то же…
Не пора ли Олдеру заняться делом? А то пыточная простаивает без дела, и если в означенный срок посмевший бросить вызов Амэну Бжестров не будет висеть на дыбе, его место займет нерадивый охотник… Конечно же, жаль оставлять ребенка без отца, но княжеская опека все исправит…
Олдер дочитал послание Владыки с каменными лицом, а потом, оставив письмо на столе, подошел к узкой бойнице, заменявшей в его комнате окно, и сумрачно посмотрел на укрытое тяжелыми тучами небо. Послание Владыки свидетельствовало о том, что Арвиген, несмотря на заранее условленные сроки, желает заполучить человеческую игрушку как можно раньше и в этот раз не простит неудачи.
Но самым плохим было даже не это, а упомянутая в конце княжеская опека. Неужели Арвиген разгадал, как на самом деле Олдер относился к Дари?.. И теперь — рано или поздно потребует мальчика к себе?.. Или все объясняется скаредностью Владыки, решившего, что у Остенов, в случае чего, и так достаточно земель?.. По закону и уже давно составленному Олдером завещанию, в случае его смерти, опекать Дари до совершеннолетия должен был Дорин, но вряд ли двоюродный брат осмелится перечить воле Владыки…
По-прежнему стоя у окна, Олдер, что было силы, сжал кулаки — собственная смерть или пытки были ему не так страшны, как мысли о том, что будет ждать его тихого и болезненного отпрыска в замке Владыки…
Боль от впившихся в ладони ногтей несколько отрезвила Остена и он, упрямо тряхнув головой, вернулся к столу и, налив себе крепкого, кисловатого вина, склонился над расстеленной на нем картой крейговских вотчин. Илар заверил Остена, что купцы уже сделали свое дело, и весть о нежданной опале Амэнского Коршуна разошлась по Крейгу достаточно широко. Олдер тщательно поддерживал эту легенду, и делал все, чтобы его легко было найти — в том числе, выбирался с проверкой из Клыка в другие крепости. В неизменном темно-вишневом плаще, в сопровождении лишь двадцати воинов, он должен был казаться приметной и легкой добычей, но пока в округе было тихо. Даже случайные путники, которые могли бы оказаться разведчиками Бжестрова, не были замечены ни на дороге, ни в лесу, ни в поселениях…
Олдер провел ногтем по карте, отмечая путь от Райгро до Кержа и прикидывая время, за которое конный отряд пройдет этот путь, вновь покачал головой… До крайних сроков было еще далеко, но стоит ли ждать до последнего?.. Неужели князь Арвиген прав, и он действительно утратил, до сей поры не подводившее его чутье?..Возможно, ему следует не дорогу между пограничными крепостями протаптывать, а действительно тайно проникнуть в Крейг?.. Время уходит, как песок сквозь пальцы, а он не может рисковать судьбою Дари…
Такими размышлениями Олдер был занят до самого вечера, но нужное решение, точно в насмешку, ускользало от него, и тогда Остен решил прибегнуть к тому, к чему прибегал лишь в исключительных случаях — к гаданию… Олдер не любил вопрошать судьбу, предпочитая борьбу пустым гаданиям, но сейчас для принятия нужного решения ему не хватало всего нескольких крупиц, способных перетянуть весы выбора в ту или иную сторону… И Олдер решил вопросить судьбу.
Вызвав к себе Антара, он, не обращая внимания на его тревожные взгляды, велел ему найти в оружейной гладкий металлический щит и как следует отполировать его. Чующий, видя, что задавать вопросы еще не время, удалился исполнять приказание, и к закату в комнате Олдера появился немного помятый бронзовый щит старого образца, выуженный Антаром из старья, которое и выбрасывать жалко, и использовать невместно… Лишенный эмблемы, с истертыми ремнями, он, благодаря стараниям Чующего, теперь блестел, точно медная утварь у хорошей хозяйки, и несколько вмятин ничуть его не портили.
— Принести ужин, глава? — увидев, что Олдер, осматривая щит, довольно кивнул головой, Антар таки осмелился открыть рот, но Остен, сказав, что позже спустится на кухню сам, выпроводил его из комнаты.
Дальше дело было за малым. Дождавшись, когда за окном полностью стемнеет, Олдер приладил отполированный щит у стены и запалил перед ним новую свечу. Потом взял кинжал и, полоснув себя по запястью, окропил зеркало и пламя собственной кровью. Огонь свечи затрещал, пару раз мигнул, но не погас, уже через несколько мгновений разгоревшись с новой силой — боги согласились дать ответ…
Отступив назад, Олдер сел на дощатый пол и, скрестив ноги и выпрямив спину, стал вглядываться в поверхность щита сквозь пламя свечи. Огонек уверенно тянулся вверх, отражаясь в отполированной поверхности, и вскоре оборотился в пламенеющую арку. Как только это произошло, Олдер полностью сосредоточился на огненном портале, а когда в окружающем его мире не осталось ничего, кроме жаркого пламени, мысленно встал и шагнул в огонь.
Поцелуй огня пронзил все естество Олдера острой болью, но она тут же стихла, поглощенная непроницаемой тьмой. За огненной аркой царила густая чернота, и Остен, замерев на месте, отчаянно вглядывался в эту тьму, не забывая повторять про себя то, что должен найти и увидеть… Постепенно густая чернота стала прорезаться алыми всполохами — они рассекали ее точно нож, но не исчезали, а достигнув невидимой тверди, обращались в пятна крови. С каждым мигом сполохи учащались, и вскоре перед Олдером образовалось подобие узкой, кровавой реки. Она, извиваясь, уходила куда-то вперед и через несколько десятков шагов исчезала во мгле.
Олдер ступил вперед, не колеблясь, и немедля провалился в кровавый поток едва ли не по колени… Намек был зловещим, но Остен, тряхнув головой, криво усмехнулся в окружающую его тьму и пошел вперед — туда, куда вело его кровавое течение… В конце концов, он служил Мечнику и Амэну много лет — если бы под его ногами вдруг зацвели незабудки, это было бы более чем странно…
Кровавая река между тем вела его все дальше и дальше — всматриваясь в поток, Олдер порою видел в нем смутные отражения лиц: некоторые были ему знакомы, некоторые истерлись как из памяти, так и из сердца… Слишком уж много их было — тех, кого он убил собственной рукою… Лица воинов оживали лишь на миг — их рот широко открывался в последнем беззвучном крике, а черты, исказившись в предсмертной агонии, и тут же растворялись в алом потоке, от которого между тем стал подниматься кровавый туман. Вначале редкий и клочковатый, он становился гуще с каждым шагом Олдера, и, наконец, превратился в окутывающую колдуна алую пелену…
