Рожа тоже болит, чему не удивляюсь.
Свиноухий, с уже пожелтевшим бланшем под глазом, стоит передо мной, и что-то говорит, а я не слышу — в ушах звенит. Он бормочет, снова и снова спрашивает, тыча мне в лицо какую-то вещицу, потом, не дождавшись ответа, хлещет мне по роже — и сознание снова уплывает в неведомые дали…
Прихожу в себя в том же положении, только в горле горчит, а ушастая скотина убирает в чехол на поясе небольшую флягу.
В башке больше не гремит кузница карликов, и в глазах прояснилось.
Убедившись, что я способен отвечать на вопросы, он снова ткнул мне в лицо каким-то мусором.
— Откуда у тебя это, падаль? — спросил он на общем.
Я скосил глаза — болотный талисман, так славно выручавший меня в Гиблых Топях.
— Нашел в болотах, — прохрипел ему в ответ.
Ушастый приложил мне ко лбу теплую круглую бляшку амулета, перевел взгляд на нее, нахмурился.
— Не врешь. Где именно нашел?
— В болотах говорю…
От удара в живот перехватило дыхание.
— Где?
— С трупа снял, старого, давно лежит там, не помню пути в то место, — едва восстановив дыхание, смог ему ответить.
Запираться нет смысла — все равно дознаются, железо в костре раскалив, да и безделушка, хоть и волшебная — это не стоянку хирда врагам выдавать, будучи пойманным в разведке.
— Не врешь! — снова повторив манипуляции с бляшкой, проговорил эльф.
— Откуда это взял?! — ко мне подскочил давешний эльфенок, в кулаке сжимая мешочек. Он высыпал из него плашки с рунами на землю, и выудил семечко, которое мне вручил болотный Хранитель.
— Откуда, отвечай, шиираах!!!
— Нашел в болоте, дорогу показать не могу — а что я мог ему еще сказать?
Судя по кривым мордам напротив, амулет мои слова подтвердил.
Ослоухие перекинулись несколькими фразами на своем птичьем языке, заспорили, потом старший свиноух показал на проглядывающее сквозь кроны деревьев солнце, уверенно собиравшееся в сторону заката, и младший, похоже сдался, возмущенно что-то прошипев.
Старший же, покосившись на него, подозвал остальных, и меня отвязали от дерева, врезав, предварительно, поддых — чтобы не брыкался. Снова туго связали ноги, руки за спиной, а потом на шею легла петля. Веревку они перекинули через ветку дерева, и аккуратно принялись ее подтягивать, пока я не подвесили меня как окорок в коптильне — я едва опирался на землю носками сапог.
Беседовавший за мной эльф вынул кинжал, и провел им мне по ногам — боли от ран я не чувствовал, так все затекло, но по ноге потекло теплое. Остальные же в это время свертывали лагерь, седлали лошадей.
— Тебя ждет незабываемая ночь, падаль! — улыбнувшись тонкими губами сообщил мне ублюдок — Твари ночи чуют кровь, они будут тебе рады. Впрочем — подмигнул он мне — Ты можешь их не дожидаться. Всего лишь подогни ноги…
— Стой! — вытянувшись в струнку прохрипел я — Убей мечом! Дай хоть нож, хоть палку — и убей мечом… Прошу…
Погибших позорной смертью в Чертогах Павших не ждут. Не видать им радужного моста и вечного пира славных, участь их достойна лишь жалости!
— Прошу…
— Ты, псина, поднял руку на меня и сдохнешь на веревке! — глядя в глаза, небрежно бросил мне эльфенок — И благодари нас, что некогда заняться тобой всерьез, тварь. Тобой займутся те, кто приходит по ночам!
Во рту пересохло, даже плюнуть в тебя нечем. Но… Я изо всех сил напряг мышцы шеи, и, толкнувшись от земли, врезал связанными ногами ему в грудь, и тут же захрипел, не в силах вздохнуть. Не ожидавший такого ушастый отшатнулся, отступив пару шагов назад, и хлопнулся на задницу, но тут же вскочил, выхватывая кинжал.
Его порыв придержал старший, поймав за плечо и выдав несколько фраз на своем свинском наречии. Младший послушался, и оружие убрал в ножны, вытащив из за пазухи другое: по виду деревянный нож, вроде тех, которые детям малым отцы вырезают — играться. Не слушая возражений старшего, он воткнул мне его в бедро, тут же вытащил, и с усмешкой показал обломанное острие.
— Веселой тебе ночи, псина…
Я мог только бессильно смотреть, как они собираются, и отчаяние захлестывало разум. Колдовать я не мог — попробуй поколдуй, если веревка впивается в горло, а от недостатка воздуха темнеет в глазах.
Эльфенок последним вскочил на лошадь, и издевательски помахав рукой, отвернулся. Ему уже было не до меня.
Нет, дружок, не отпущу тебя без доброго напутствия. Не получается колдовство — так прокляну добрым нидом! А смертное проклятие ведьмы — оно всегда сбывается.
Губы немеют, из горла вырывается не речь, а сипение пополам с кашлем.
Ветвь ясеня битвы не сдержит, FEHU
Крушителя бранных рубашек, URUZ
Огонь шума копий не служит, НАGALAZ
Вершителю подлых деяний. ISA
Стена птицы ран не укроет, URUZ
В буре мечей ублюдка, НАGALAZ
И солнце славных покинет, INGUZ
Навеки проклятую душу. ISA
Искра Имира потухнет — URUZ
Достойному дар предназначен, НАGALAZ
Хозяйка Железного леса, RAIDO
И Волка отец пусть услышат! RAIDO
О злобе и подлости предка, ODAL
Пусть семь поколений узнают, JERA
Словам моим станет порукой, INGUZ
Носящая Брисингамен. ANSUZ!
Веселись, пока можешь, ушастый дурак, скоро ты меня вспомнишь…
И, словно бы в подтверждение моих слов, мне почудился едва слышный шелест листвы того умирающего дерева из топей, что так любезно меня вышвырнуло из болот в озеро.
Хотя, наверное, показалось.
Я не люблю лес.
Сырой, промозглый, окутанный дымкой, он не вызывает во мне симпатий сам по себе, а уж когда я нахожусь в нем в одних портках и рубахе, подвешенный за шею к толстой ветке, он неприятен вдвойне. Рубаха промокла от пота и холодит спину, комары и мошка слетелись на пир, наверное, со всего леса, и кусают теперь во все места, до которых могут добраться, но это наименьшие из неприятностей.
По телу медленно разливалась противная слабость, мышцы затекли, ноги подгибались сами собой, но я пока находил силы снова выпрямлять их — пока есть силы, надо бороться. Хотя, сложно тут что-то поделать: связали меня на совесть, веревки взяли добрые, с узлами тоже не напортачили.
Ослоухие мрази.
Ветку они выбрали толстую, так что, как я ни извивался, как ни раскачивался — только шею стер до крови, да едва не удавился. Попробовал как-то подергаться, в надежде обломить ветку, через которую перекинута веревка и понял, что быстрее оторвется моя башка, чем она переломится. Извернувшись, попытался добраться зубами до веревки, и чуть не свернул себе шею.
