— Тебе удалось получить ответ?
— Да. Я смоделировала вызов Образа и обнаружила, что при этом Источник запрашивает всех Отворяющих адепта… Кстати, на мой взгляд, этот термин не самый удачный, но коль скоро он прижился, то будем подразумевать под Отворяющими всех тех, кого адепт запечатлел в Источнике. Так, например, у тебя двое Отворяющих — Дэйра и Дана; у меня — Брендон; у Брендона — Дэйра…
— А ты? Ведь Брендон, купаясь в Источнике держал контакт и с тобой.
— Это еще один немаловажный момент: Источник не запечатлевает адептов. В него как бы встроена программа, которая игнорирует такой контакт.
— Почему? — спросил я.
— Вернее, зачем, — уточнила сестра. — Это делается для того, чтобы избежать образования замкнутых на себя групп адептов. К примеру, если бы Брендону удалось запечатлеть Бронвен, она стала бы его Отворяющим, и в результате возникла бы связка: Брендон — Бронвен — ты — Дана — Брендон. То есть, у каждого из вас был бы Отворяющий-адепт, чьим Отворяющим, в свою очередь, также является адепт. А это противоречит идеологии Источника — или того, кто его создал. Как видишь, все устроено так, чтобы любая последовательность Отворяющих заканчивалась на человеке, не являющимся адептом. Ты понимаешь меня?
Я кивнул:
— Кажется, начинаю понимать. Но вернемся к нашим баранам. Итак, в момент вызова Образа Источник запрашивает всех Отворяющих адепта. Что это значит — запрашивает?
— Он проверяет, живы они или нет.
— А что если один из них умер?
— Условие поставлено некорректно, его нужно сформулировать иначе. Если хотя бы один из Отворяющих жив, то все в порядке, но если все Отворяющие адепта мертвы, Источник незамедлительно убивает его.
Не думаю, что кому-то приятно было бы узнать, что его жизнь напрямую зависит от здравия других, пусть даже близких и родных ему людей. Мне стало не по себе при мысли о том, что каждый раз, вызывая Образ, я рисковал быть уничтоженным. Ведь если бы с Даной произошел несчастный случай…
— Дрянь дело, — мрачно произнес я. — Чем дальше в лес, тем больше дров.
— Это вовсе не так плохо, — возразила Бренда. — Было бы хуже, если бы Источник не контролировал своих адептов.
— Было бы лучше, если бы Источник контролировал их как-то иначе.
— И как же?
— Ну… Следил бы за состоянием их психики, анализировал их поступки и намерения…
— И отделял зерна от плевел, — с иронической усмешкой добавила Бренда. — Берег бы агнцев и уничтожал козлищ. Это же чистой воды антропоморфизм, Артур! Даже если Источник разумен, то вряд ли он разумен по-человечески и вряд ли способен судить о людях по человеческим меркам. Откуда нам известно, чтo есть в его понимании зерна, а что — плевела, кто для него является агнцем, а кто — козлищем? Какие у него критерии добра и зла, и существуют ли эти критерии вообще? Если Источник разумен, то он поступает мудро, не пытаясь судить нас. Он лишь устанавливает правила игры, которым мы обязаны следовать неукоснительно, и квинтэссенцию этих правил можно выразить одним четким императивом: мы должны оставаться людьми.
— Уж больно жестокие эти правила, — заметил я.
— Не нравится, не играй, — ответила Бренда. — Забудь про свой Образ и довольствуйся Формирующими. Впрочем, я уверена, что ты никогда не откажешься от обретенного могущества. Сейчас меня беспокоит другое — шаткость нашего положения. После глупой выходки Даны мы все оказались в зависимости от одного человека — от Дэйры. Это очень опасная ситуация, и ее нужно в экстренном порядке менять.
— Как?
— Элементарно. Каждому из нас следует произвести повторные запечатления, и для пущей верности нам желательно иметь не по одному, а по несколько Отворяющих.
Я содрогнулся от ужаса:
— Бренда! Что ты говоришь?! Ты представляешь, к чему это приведет?
— Я все понимаю, Артур, — кивнула сестра. — Но пойми и ты, что альтернативы этому нет.
Я тяжело опустился на траву и прислонился спиной к парапету.
— Ошибаешься, — сказал я. — Альтернатива есть — жить в постоянном страхе перед внезапной смертью.
— Это безумная альтернатива, — ответила Бренда, садясь рядом со мной. — В буквальном смысле безумная — это кратчайший путь к паранойе.
— А то, что ты предлагаешь, чревато шизофренией. Или маниакально-депрессивным психозом. Я еще не знаю, сколько мне потребуется Отворяющих, чтобы чувствовать себя в относительной безопасности; но точно знаю, сколько женщин нужно для того, чтобы поставить меня на грань сумасшествия. Двоих достаточно — Даны и Дэйры. А что уж говорить о большем их числе.
Бренда положила одну руку мне на плечо, а другой нежно провела по моей щеке.
— Ты слишком мнителен, братец, вот и все. Мне бы твои заботы.
Я заглянул в ее глаза и увидел там боль и тоску.
— У тебя проблемы с мужчинами, сестричка?
Она отвела взгляд и тихо ответила:
— Да.
— Из-за твоего бывшего мужа?
— Нет, из-за Брендона. Если я еще раз влюблюсь, он точно сойдет с ума.
— Но почему? — удивленно спросил я.
Бренда горько вздохнула:
— Ты мог бы и сам догадаться. Другие — нет, а ты мог бы. Ведь никто, кроме тебя и мамы, не знает, насколько прочные узы связывают меня и Брендона.
Я застонал, мысленно ругая себя за несообразительность, и рывком привлек к себе Бренду.
— Бедная сестричка! Боже мой, Боже мой…
Она заплакала, крепко прижавшись ко мне, а я гладил ее по спине, не в силах найти слов утешения, которые, в сущности, были бы бесполезны. Я не мог представить себя на месте Брендона, но я понимал его, также как понимал и всю глубину личной трагедии Бренды. Да, действительно, Бог (если он есть) сыграл злую шутку с моими близняшками в ту самую ночь, когда они только были зачаты…
Выплакавшись, Бренда отстранилась от меня и, то и дело всхлипывая, заговорила:
— Вся наша беда в том, что мы слишком т е с н о связаны друг с другом. Конечно, мы можем ослаблять наш контакт до минимума, но только при условии, что держим свои эмоции в узде. Но если… если кто-то из нас…
— Да, я понимаю, — сказал я. — Я помню, что с тобой происходило, когда Брендон оказался в постели с Даной.
— Вот-вот! Я чувствовала то же, что чувствовал и он.
— Но насколько я мог судить, — заметил я, — тебе было хорошо. Ты сама это сказала.
— Да, и в этом наше отличие. Я смирилась с мужской сущностью Брендона и вместе с ним получаю удовольствие от его близости с женщинами. А он… он агрессивен и нетерпим. Все его естество протестует против моей женственности. Достаточно мне почувствовать влечение к мужчине, как ему становится тошно. И в этом нет его вины — таков он по природе своей. Брендон стопроцентный гетеросексуалист, для него отвратительна сама мысль о близости с мужчиной, и когда я впервые влюбилась… — Сестра ненадолго умолкла, смахнула с ресниц слезы и продолжила: — Это было в первый и единственный раз. Тогда я совершенно потеряла голову! Я решила порвать с Брендоном, покинула Царство Света и вышла замуж, но… но… — Ее затрясло от нового приступа рыданий.
