Стянул с верхнего стеллажа коробку из-под принтера, зачерпнул из неё и рассыпал по полу щедрую горсть подсушенного лунного света.
Так уж устроен этот сотканный из парадоксов мир, что тень, дитя темноты, не способно долго жить без света. В прошедшее полнолуние я специально забирался на крышу дома, чтоб намести веником из прутьев кладбищенской ивы лунного света впрок. Три мешка насенокосил. Самого сочного, самого спелого. Правда, после трёхчасовой сушки на предрассветном ветру содержимое трёх мешков поместилось в одну небольшую коробку. И хотя тень не корова, ест немного, в ближайшее полнолуние мне вновь предстояло гулять по крыше с волшебным веником наперевес. А что делать? Мы в ответе за тех, за кого в ответе.
Когда Фифа схрумкала в охотку три полных горсти и на том успокоилась, я спросил:
— Наелась?
— Фьюшть, — отозвалась тень.
— Ну а как насчёт того, чтоб погулять? Пошалить нет желания?
— Фьюшть-фьюшть.
Швырнув на пол пустой мешок из-под сахара, я приказал:
— Тогда забирайся живее.
И тень, опасаясь, что передумаю, поторопилась.
Ууже вскоре я стоял с мешком на плече перед дверью в квартиру номер четырнадцать и выводил спартаковскую трель с помощью кнопки звонка.
— Кто? — минуты, наверное, через две беспрерывного пеликанья спросил меня раздражённый голос.
— Дед Мороз, — представился я и, упреждая возможный вопрос, сообщил о цели своего визита: — Принёс коматоз.
Дверь отворилась, и я увидел кряжистого мордоворота в сине-красном боксёрском халате с капюшоном.
— Ну? — вякнул он, поигрывая плечом и прощупывая меня стальным взглядом глаз-пуговок.
Скинув мешок с плеча, я сказал:
— Хочу поговорить насчёт вчерашнего казуса.
— Ну.
— Вы, уважаемый, давеча старичка здешнего изволили изволтузить, так вот…
— Мент?
— Нет.
— Родственник?
— Нет.
— Свободен.
И мордоворот резко захлопнул дверь перед моим носом.
— Верно, — согласился я с его последним утверждением. — Свободен. Словно птица в облаках. С диким ветром наравне. — Но тут же и возразил и ему, и себе: — Верно-то верно, но с другой стороны, жить в обществе и быть полностью свободным от него, к сожалению, нельзя. Как бы отчаянно порой этого ни хотелось.
С этими словами вынул Ключ От Всех Замков и поднёс его жало к хитро-мудрому отверстию заморского замка. Жало, выкованное колдуном Лао Шанем из чудесного сплава, ожило на глазах, тут же перешло в то самое агрегатное состояние, которое позволяет ему принимать любую форму, юркнуло змейкой в дыру, растеклось там, а через секунду вновь застыло. Я трижды провернул Ключ и потянул на себя стальное полотно.
Вторая дверь оказалась незапертой.
Мордоворот не слышал, как я вошёл. Да и не мог слышать, где-то в глубине квартиры очень громко работал телевизор. Передавали, кстати, прогноз погоды. К вящему своему удовольствию выслушав информацию о том, что к полудню теплый сектор азиатского циклона принесёт в Город потоки тепла, я вытряхнул Фифу из мешка.
— Фьюшть-фьюшть, — обрадовано просвистела тень.
— Гуляй, — разрешил я, — у тебя три минуты. Максимум — пять.
Тень покатила в квартиру, а я вышел на лестничную клетку. Подложив мешок под задницу, устроился на ступеньках и закурил первую за утро сигарету. После двух сладких затяжек вытащил мобильный и позвонил Холобыстину. На мою удачу главный редактор «Сибирских зорь» был ещё дома.
— Доброе утро, Семён Аркадьевич, — поздоровался я. — Это Тугарин.
— Утро доброе, Егор Владимирович, — отозвался господин литератор и добавил с красноречивым вздохом: — Надеюсь, оно на самом деле будет добрым.
— А это, Семён Аркадьевич, прежде всего, зависит от нас.
— Ну да, ну да.
Я затянулся, выпустил дым через ноздри и, отмахнув его от лица, сказал:
— У меня к вам вопрос, Семён Аркадьевич. Можно?
— Ради бога, — с готовностью сказал Холобыстин.
— Скажите, вам знакомо имя Всеволода Бабенко?
— Бабенко? Всеволода? Ну, конечно! А как же! Всеволод Михайлович наш постоянный автор, подборки его стихов публикуем в каждом… ну практически в каждом номере. И в последнем, кстати, тоже его стихи есть. В этот раз он малость оплошал, принёс рукопись за день до сдачи номера, однако Эльвира Николаевна, царство ей небесное, место для него нашла. И не удивительно. Всеволод Михайлович прекрасный поэт. Замечательный. Неизменный участник всех Балбашевских чтений. В лучшие годы, кстати, являлся сопредседателем поэтического фестиваля имени…
— И превосходно, — грубо прервал я трындёж господина литератора. — А вы не подскажите, как мне его найти?
— Это необходимо для расследования? — зачем-то уточнил Холобыстин.
Нет, усмехнулся я про себя, автограф хочу у него взять. Горю весь от нетерпения.
А вслух сказал:
— Угу, для него, для расследования. Есть необходимость переговорить с ним по вашему делу.
— Он что, каким-то образом замешен? — забеспокоился Холобыстин.
— Мы же договорились, Семён Аркадьевич, что вы вопросов по существу расследования задавать не будете, — напомнил я ему холодно. После чего уже более мягким тоном сказал: — Просто поверьте, что мне с ним необходимо переговорить. И чем быстрее, тем лучше.
— Вообще-то он загородом живёт, — ответил Холобыстин. — Городскую квартиру давно продал, купил дом в Оглоблино. Подождите секунду, я гляну адрес.
Я успел докурить сигарету, прежде чем на том конце раздалось:
— Записывайте.
— Секунду, — сказал я и вытащил записную книжку с ручкой. — Готов, диктуйте.
— Улица Нагорная, дом шесть.
— А телефон?
— Телефона у него, к сожалению, нет. После смерти жены, живёт отшельником. Бежит людей.
— Ну что ж, Семён Аркадьевич, спасибо и на этом.
Я уже было собрался отключиться, но Холобыстин успел спросить:
— Егор Владимирович, а как там наше дело в целом и общем?
— Продвигается, — сухо ответил я.
— Егор Владимирович, я…
Господин литератор неожиданно замолк и, в поиске нужных слов, напряжённо задышал в трубку.
— Алло, Семён Аркадьевич, — выждав некоторое время, поторопил я. — Слушаю вас, говорите.
Наконец он разродился:
— Я бы, Егор Владимирович, хотел извиниться за то, что не явился вчера на встречу. Видите ли…
— Семён Аркадьевич, — не желая тратить время на бесполезное выяснение отношений, прервал я его исповедь. — Всё прекрасно понимаю и претензий не имею. В конце концов, у каждого из нас свои недоставки и свои достоинства.
— Спасибо за понимание, — промямлил господин редактор. — И… И держите меня в курсе.
