Три раза протрубил рог, и защитники наружной стены бросились назад, к воротам Кэр Макдональда. Отважные гномы, стоявшие наготове со своими топорами, ждали до последнего, давая им время отступить, и начали рубить канаты лишь тогда, когда циклопы прорвались за внешнюю стену.
Канаты лопались один за другим, еще мгновение — и воздух заполнился зловещим треском рвущегося камня.
Лютиен затаил дыхание: казалось, что накренившаяся стена застыла на долгое, долгое мгновение, подпираемая огромной массой циклопов, навалившихся на нее с другой стороны. Но наконец, подобно могучей морской волне, которая с грохотом выплескивается на песчаный берег, она рухнула.
Собственно говоря, не так уж много одноглазых погибло под обломками, многие успели своевременно отскочить на безопасное расстояние, но строй циклопов распался, и, когда отряд Лютиена выпустил первый залп, стрелы попадали уже не в щиты, но в самих циклопов.
Лютиен всего этого не видел, он и еще пятьдесят повстанцев были уже во внутреннем дворе, у главных ворот, верхом на лучших конях, которые только нашлись в осажденном городе. Ворота широко распахнулись, со стены опустили веревки и лестницы, приготовленные для храбрецов, которые первыми приняли бой. Лучники тщательно целились, стараясь поражать тех циклопов, которые вырвались вперед и почти уже догнали отступающих.
А затем из ворот вылетел кавалерийский отряд под предводительством Лютиена. Рыжеватые волосы юного вождя и его алая накидка развевались на ветру, в его руке сверкал «Ослепительный».
За развалинами внешней стены Белсен Криг и его офицеры быстро перестроили своих бойцов и бросили их в новую яростную атаку. Кавалерийская вылазка должна была задержать противника и дать возможность всем защитникам города укрыться за внутренней стеной. Лютиен раскинул свой отряд в атакующую цепь, поскольку циклопы уже находились на расстоянии шестидесяти футов от него, в двадцати футах от развалин внешней стены.
Но тут земля на пути наступавших врагов зашевелилась, и прямо перед ними появился Шаглин с пятью сотнями своих соплеменников. На опешивших циклопов обрушились удары тяжелых боевых топоров.
Новая волна стрел со свистом пронеслась над головой Лютиена, а баллиста, установленная на башне Собора, пробила огромную брешь в рядах нападавших.
— Свободу Эриадору! — воскликнул юноша и бросил свой отряд в самую гущу серебристо-черных воинов армии Эйвона.
Ему никогда еще не приходилось попадать в такую жуткую кровавую неразбериху, оглашаемую криками насмерть рубящихся противников, пронзительным свистом стрел, ржанием лошадей и предсмертными хрипами. Куда бы ни поворачивался Лютиен, всюду он видел очередного циклопа, новую работу для своего меча. Под ним убили коня, а его самого спас какой-то незнакомый гном, но у Лютиена даже не было времени поблагодарить отважного соратника — спустя мгновение они потеряли друг друга в суматохе боя.
Лютиена несколько раз ранили, но он почти этого не заметил. Юноша глубоко вогнал клинок в тело одного циклопа, затем высвободил оружие и наотмашь ударил следующего врага. Однако первый циклоп, поддерживаемый одновременно яростью и ужасом, еще не собирался умирать. Лютиен почувствовал, как по его ноге потекла новая струйка крови, и обернулся, намереваясь прикончить упрямого одноглазого, но их уже разделила новая волна боя.
Во всех предыдущих битвах, и даже в Соборе, он всегда находился лицом к лицу с врагом, бок о бок с друзьями, а следующая схватка начиналась только после того, как заканчивалась предыдущая. Здесь же все происходило по-другому. Половина циклопов, с которыми сражался Лютиен, уже были ранены его соратниками, а те, в свою очередь, бились далеко от него, повинуясь неумолимому ходу сражения.
Количество лучников на внутренней стене увеличилось за счет бывших защитников внешней стены, и теперь стрелы сыпались на циклопов еще гуще, нанося им еще больший урон, тем более что кавалерия Лютиена и гномы, рубившиеся в самой гуще серебристо-черных полчищ, не давали им возможности организовать защитный строй.
Однако преторианская гвардия довольно быстро опомнилась от шока, вызванного неожиданной атакой гномов. Повстанцам так и не удалось остановить наступление противника и расстроить его ряды. Конники Лютиена отступали, за ними следовали те немногие гномы, которым удалось выжить в неравном бою.
Небольшие группки уцелевших повстанцев пробивались к своим, и, если бы не поддержка лучников, осыпавших циклопов ливнем стрел, ни одному не удалось бы добраться до внутренней стены.
Лютиен не сомневался, что ему осталось жить считанные мгновения. Его меч застрял в ключице очередного убитого циклопа, и прежде, чем юноша успел освободить свое оружие, он получил удар по ребрам тяжелой дубинкой, покачнулся и упал. Потом вдруг оказалось, что кто-то поддерживает его под руку и они бегут к стене. Он слышал за спиной рев разъяренных циклопов, свист стрел над головой. Но все это словно не имело к нему никакого отношения.
Затем его втащили вверх по лестнице и перенесли через стену. Теряя сознание, он заметил над парапетом иссиня-черную бороду Шаглина.
— Ты нужен наверху, на стене, — услышал Лютиен и сразу узнал этот голос. Он открыл затуманенные глаза и увидел над собой лицо Сиобы.
— Ты можешь встать? — спросила она.
Лютиен не понимал, чего от него хотят, но и не сопротивлялся, когда Сиоба взяла его за голову и руку и начала поднимать с одеяла.
— На стене? — переспросил Лютиен, с усилием садясь и мотая гудящей головой. Все воспоминания об этом утре, ужас скоротечной схватки, кровь, стоны и вопли опять захлестнули его сознание подобно видениям из ночного кошмара, не забытым при свете дня.
— Мы устояли, — сообщила Сиоба, помогая Лютиену встать на ноги. — Мы рассеяли преторианцев и заставили отступить. Все поле завалено их трупами.
Лютиена обрадовала эта новость, но в голосе девушки кроме радости и гордости чувствовалась смутная тревога. Казалось, она пытается убедить не столько его, сколько себя саму. Поэтому дальнейшие ее слова не стали для него неожиданностью.
— Но они перегруппировались и снова пошли в наступление. Твои раны не так уж опасны, и тебе необходимо быть на стене.
Не дожидаясь ответа, она потащила его за собой. Лютиен чувствовал себя неодушевленным предметом, декорацией, неживым человеком, символом восстания. Он ничуть не сомневался, что Сиоба никому не сообщила бы о его смерти, просто прислонила бы мертвое тело к стене, привязала к его руке «Ослепительный» и спрятала под алым плащом какого-нибудь гнома, чтобы громкими криками звал повстанцев на бой.
