Я плохая мать. Мой ребенок на Той Стороне растет без матери, а я…
«Неужели когда-то я считал, что сражаться на переднем крае — самое достойное занятие в этом мире?»
Я уже открыл было рот, чтобы выплеснуть весь тот сумбур мыслей, что крутился в моей голове, как Александра продолжила:
— Если честно, мы весело проводили время, некоторые из моих подопечных даже называли меня «мамой»…
А потом им исполнялось шестнадцать, они собирались в компашку побольше и, дождавшись наставника из Армии, уходили на просторы Айнкрада. Некоторые из них до сих пор иногда навещают нас, жертвуют деньги и приносят ненужное им вооружение для оставшихся в приюте, некоторые нет. А еще… а еще они умирают. Мине и Карасу осталось всего десять дней до шестнадцати и я знаю — едва закончится вечеринка по этому поводу, они соберут вещички и я останусь одна. Я отдала этому приюту полтора года жизни не затем, чтобы оставаться в одиночестве!
Проклятье, Риока, мне всего двадцать два, а я уже воспитала, выпустила в большой мир, похоронила и была забыта десятью детьми, каждый из которых был мне как родной! Это несправедливо!
— Я знаю, — осторожно начал я, сам толком не понимая, что собираюсь сказать. — Каково это — стоять в строю перед накатывающейся на тебя ордой самых разнообразных монстров. Я знаю, каково это — сражаться плечом к плечу с… напарником, в полном окружении без малейшей надежды на победу. Я знаю, каково это — видеть как человек, мгновением раньше спасший твою жизнь, распадается сверкающим облаком полигонов.
В реальном мире мне не хватило бы жизни, чтобы испытать все то, что произошло со мной за последние полтора года. Этот мир очень молод и, как во всякой молодости, все в нем происходит очень быстро. Мы быстро живем, очень быстро взрослеем и еще быстрее — старимся.
— Как ты оригинально меня поддерживаешь… — улыбнулась она, и я различил в мягком лунном свете две блестящие дорожки на ее щеках.
— Но будь я проклят, если жалею хоть об одном миге, проведенном здесь, — закончил я. — Если жалею о том, что повстречал людей, которым без колебания доверил бы свою спину в любой передряге, о том, что любил без опаски или о том, что научился ценить каждый прожитый миг и каждую новую встречу.
Я уверен, ты тоже ни о чем не жалеешь.
Некоторое время он молчала, запоздало попытавшись вытереть рукавом слезы.
— Ты прав, — наконец кивнула она. — Я ни о чем не жалею и… хочу, чтобы так было и дальше.
Я было нахмурился, пытаясь понять, что означала последняя фраза, как…
— Ты знаешь, я вообще-то занят… — целых четыре секунды потребовалось моему мозгу на то, чтобы осознать тот простой факт, что меня только что поцеловали.
— Я знаю, — выдохнула она, глядя мне прямо в глаза. — Мужчины, чье сердце занято, смотрят на других женщин совершенно особым взглядом. Я ни на что не претендую, ничего не жду и ни на что не надеюсь. Просто сегодня я не хочу спать одна…
Она взяла меня за руку и сделала шаг к двери а я, как привязанный, сделал шаг следом.
Вы, наверное, думаете, что я поступаю нехорошо, что у меня есть любимая и не имеет никакого значения тот факт, что она думает, будто я мертв и нам запретило видеться злое божество.
Только почему в неверном лунном свете голубые глаза Александры отливают хищным золотом? Почему, стоило нам погасить лампу, мягкое золото ее волос вдруг превратилось в блестящий антрацит? Отчего плавные обводы ее лица то и дело плывут перед моими глазами, чтобы спустя мгновение обрести строгие аристократические очертания совсем другого лица?
И, наконец, почему, прижимая к себе разгоряченное тело без преувеличения прекрасной девушки, мои губы будто сами собой шепчут совсем другое имя?
Как сказал кто-то из Великих: «Мужчине требуется много женщин, чтобы забыть одну. И всего одна, чтобы забыть всех остальных».
— Прошу тишины! — я поднял свой бокал и кинул строгий взгляд на шепчущуюся в углу влюбленную парочку виновников торжества. — Я хочу еще раз поздравить наших именинников с «первым» Айнкрадским совершеннолетием и пожелать им удачи.
— Когда ты пытаешься говорить казенными фразами, то выглядишь до крайности глупо, — шепнула Александра мне на ухо, пока «совершеннолетние» с большим удовольствием осушали наполненные в честь праздника с легким вином.
Мой искрометный ответ (ну а как же иначе?) прервала мертвая тишина, установившаяся в трактире, где мы праздновали дни рождения Караса и Мины.
Переведя взгляд на дверь, я не сдержался и с силой сжал под столом ладошку Александры, мысленно считая до десяти и зачем-то хватаясь за меч. Никогда бы не подумал, что испугаюсь вида до боли знакомой красно-белой униформы и крестообразного щита в опущенной руке.
Клянусь, еще секунда и я бы попытался сбежать, но Хитклиф отрезал мне все пути к отступлению, уверенной походкой направившись прямо к нашему столику, игнорируя удивленные шепотки и восхищенные вздохи.
— Риока? — только и спросил он, остановившись перед нашим столиком и сверля меня немигающим взглядом.
— Да, милорд, — я поднялся на одеревеневшие ноги и заставил себя склонить голову в поклоне.
Некоторое время мы смотрели друг другу в глаза, пока я не спохватился и не отвел взгляд.
Впрочем, было уже поздно.
— Я знал, что ты жив… — тихо произнес Хитклиф.
— Прошу вас, милорд, давайте поговорим на улице, — выдавил я.
И направился к выходу, только на полпути осознав, что совершил очередную ошибку. Когда никому не известного игрока навещают личности такого масштаба, следует вести себя совсем по другому…
Честное слово, обычно я лучше соображаю, просто этот неожиданный визит совершенно выбил меня из колеи.
— Как ты узнал? — только и спросил я, когда за нами закрылась дверь.
— Лут. С тебя не выпало ни единого колла, — ответил человек, которого я привык считать своим учителем.
— А как нашел?
Впрочем, ответ на этот вопрос я, кажется, и сам знал. И точно…
— «Вестник». Я попросил наших репортеров сообщить мне, если в Айнкраде вдруг появится человек, на которого у крупнейших торговцев информацией не будет заведено досье.
Некоторое время мы молчали. Не знаю, о чем думал Хитклиф, а я отчаянно пытался сдержаться и не задать рвущийся откуда-то из глубин души вопрос.
— Почему ты не вернулся?
— Я дал обет Богу, — скривился я. — И услышал глас с небес, запрещающий мне появляться на переднем крае.
— Ясно… Я, собственно…
— Передай Кане, что я жив, — сдался я. — И попроси, чтобы она меня не искала. Когда придет время, я сам ее найду.
