А завертело сразу. Только стемнело — по-осеннему рано — как ко мне заявился гость. Старший брат Сибл. Я испугался. Я ждал Асага.
Он понял и усмехнулся, но успокаивать не спешил. Мы стояли у стола, разделённые лишь огоньком лучины, и разглядывали друг друга, словно виделись в первый раз. А разве нет? Я совсем не знаю Сибла. Здоровенный рябой мужик, по виду простак, по одежде — нищий, а на самом деле искусный ткач и глава всех боевиков Братства. Генерал, можно сказать.
Умен — наверняка: глупый Старшим не станет, смел — без сомнения, но чем обернутся для дела его смелость и его ум?
Наконец Сибл зашевелился. Нашарил позади нары, сел и кивнул мне. Я уселся напротив.
— Как ехалось-то? — спросил он по-домашнему. — Намоклись, чай?
Знакомый рисунок — и неприятный: кто задаёт вопросы, тот и ведёт разговор. Нет, разговор поведу я. И я спросил:
— Что с Асагом?
— Ничего, — ответил он равнодушно. — Тебе как, про наши дела все говорить иль на половину?
— Наполовину.
Он медленно кивнул. Он все делал медленно, словно остерегался своей непомерной силы, придерживал её, чтобы не наделать беды невзначай.
— На то и надеялся, когда за тобой Дарна послал. Смекалистый мужик.
— Ты?!
— А Асаг что, позвал бы тебя к черту в зубы?
— Я всю дорогу голову ломал…
Сибл усмехнулся.
— Не сломал — и ладно. Не знает про тебя Асаг.
— А записка?
— Мы с ним грамотеи одинаковые: что рукой — что ногой. А насчёт другого-прочего, так я Дарна к нему загодя подсунул, смышлёный помощник никому не во вред.
Ловко он меня обманул! С гениальной простотой, можно сказать. Запоздалый страх: это мог бы сделать и Баруф. Ещё проще. Гнусная мысль, и я с облегчением её отогнал. Баруф так не сделает. Может быть, Таласар… но не сейчас…
Сибл глядел на меня, и я спросил напрямик:
— Зачем я тебе?
Он опять усмехнулся.
— Не мне, а Асагу. Хватит за его спиной хорониться. Кашу-то сам заварил — сам и хлебай.
— Опять суд? Заглазно?
— А на кой ты им сдался? Больно высоко себя ставишь, брат Тилар. Судят-то тебя, а бьют по Асагу.
Понятно. И снова такое знакомое, привычное чудо, к которому не привыкнуть никак. Грузный, неопрятный, с плоским рыбьим лицом — пожалуй, скорее неприятный. И вдруг все исчезло. Остались только умные, пронзительно-светлые глаза, бесшабашно-горькая, насмешливая улыбка и чувство, что мне нужен этот человек — нужен, и я должен его завоевать.
— Самое время сводить счёты! Пусть бы вы уж все на меня взъелись… ладно! А что между собой грызётесь…
— А что ты за птица такая, чтоб всем на тебя взъедаться? Брат Совета? Так их с тобой сорок, без тебя тридцать девять, да все не тебе чета — свои, не приблудные.
— Да, я им не чета! Что, лучше своя уродина, чем чужая красавица? А за Ирсалом ты бы тоже Дарна послал?
— Ах ты, раскрасавица, — сказал Сибл с ласковой угрозой. — Светик ты наш… в чужом окошке! Всех-то он объегорил! От петли ушёл, от суда ушёл, от акиха ушёл… и от нас, считай, ушёл. У-умненький Брат Совета Тилар… а как нас перебьют, глядишь, уже и Старший… а то и Великий брат, а?
— То-то я по первому слову сюда прибежал!
— Так ты уж у нас у-умненький! Сюда б не явился, там бы тебя нашли!
— Хватит, Сибл! — сказал я с досадой. — Позвал — так говори зачем. А угрозы… ты их для своих побереги — для тридцати девяти — они оценят!
— Ты тоже, — спокойно ответил он. — Я понял, ты понял, оба мы понятливые. Можно и забыть… пока. Худые нынче у нас дела, брат Тилар. Отшатнулся от нас народ-то, впервые Братство как рыба на песке… голенькое. Может, оно и не надолго, так ведь Охотник рядом, возьмёт рыбку-то — да в мешок.
— Боюсь, что рыба уже в мешке. Только верёвочку задёрнуть.
— Верёвочку бы и перевязать можно.
— Нет, Сибл. Поздно. Огил одну ошибку дважды не делает. В прошлый раз он по старинке концы искал… а теперь мешок: всех разом.
— А ведь это мы ему дорожку расчистили… считай, на готовенькое позвали…
— Асага обвиняют в этом?
— Покуда его только в том винят, что он тебя, хитреца, Калатом подосланного, послушал, дал себя вокруг пальца обвести.
— А если я сам отвечу за свою вину?
— Твою вину ему с тобой делить, он за тебя голову в заклад ставил.
— А если я докажу, что был прав?
— Может, оно для Братства ещё хуже будет. Ты согрешил, Асаг ошибся — что же, только господь не ошибся. Вина накажется, грех отмолится — а все, как было, так будет… как от дедов завещано.
— Не будет, Сибл. Братству жить считанные недели.
— Все-то ты знаешь! А оно, чай, тоже от нечистого!
— Значит, это наставник Салар воду мутит?
— Значит, он.
— И чего он хочет? Власти?
— Кабы так! Ты его просто не знаешь, Тилар. Он-то, наставник наш, святоша да постник, дай ему волю, всех бы постами да молитвами заморил, а только ни хитрости в нём, ни корысти. Для себя-то он ничего не хочет. Братство ему заместо души, да только не наше, не всамделишнее, а какое он сам вымечтал. То и боится перемен, что, мол, всякое искушение от дьявола. Думает: и эту беду можно отмолить — поститься да покаяться, глядишь, господь и смилуется.
— А ты?
— Что я?
Я глянул ему в глаза, и Сибл нехотя усмехнулся.
— А я, брат Тилар, мужик простой. По мне на господа надейся, а топор точи. Нынче, коль возьмёмся молиться, не взвидим, как и на небесах очутимся.
— Тогда выход один. Раскол.
— Что?! — глаза его засверкали, стиснулись огромные кулаки. Ну, если он сейчас да меня… конец! Но досталось не мне, а столу: хрустнула от удара столешница, подпрыгнул светец, выронив лучину, красным огоньком она чиркнула в темноте и погасла. И стало очень страшно.
— Что?! — опять прорычал Сибл из тьмы. — Да ты…
— Что я? Какого дьявола вам от меня надо? Я что, просился в ваше Братство дураков? Да за один ваш суд… вот ей-богу! — надо бы вас… к ногтю! А я, как нанялся, вас спасать!
— Спаситель! — Сибл уже успокоился; этакий ненавистно-насмешливый, почти ласковый голос.
— А ты у Асага спросил. Он знает. Ладно, зажги свет.
Он послушал зашевелился в темноте. Высек огонь, присвечивая трутом, отыскал на столе лучину, зажёг и сунул в светец. Поглядел на меня и сказал — с той же ласковой злобой.
— Ты расскажи ещё, что ради нас кинул.
— Слушай, Сибл, — отозвался я устало, — что ты все на меня сворачиваешь? Считай, на плахе сидим, а ты все заладил, как этла, кто я да что я.
— Ох, и непочтителен ты, брат Тилар! — сокрушённо ответил он. — Так ли со Старшими говорят? На плахе-то я всю жизнь сижу, привык уже под топором, а вот кто ты да что… понять мне тебя надо, брат Тилар. Как это ты в душу к Асагу влез да почти все Братство перебаламутил? Ишь ты, с дороги не переспал, а уж сразу: раскол. А ты Братство ладил, чтоб рушить?
