Почти целый день отец и сын провели в этой прохладной комнате, находившейся позади небольшого храмового зала в святилище Бирюзовых Змей. Рано поутру верховный жрец отвел их сюда и оставил вместе с одним из колдунов племени змеепоклонников. Тот, не тратя времени, изготовил потребные мази и настои и принялся за дело. В довершение всего он нанес на колени и локти эльфов какую-то мгновенно впитавшуюся жидкость, взятую из крохотного сосуда.
— Это примирит с вами змей; они не тронут вас, просто уступят дорогу. Действует зелье достаточно долго, не менее полумесяца. Можете поверить мне, я сам проверял его действие — на сыне.
Затем нильгаец указал на стоявшую у каменной стены скамью, на которой жалкой кучкой была сложена их новая одежда: всего-навсего пара набедренных повязок, несколько ожерелий и кожаные сандалии. Когда эльфы оделись, он жестом предложил им вернуться в храмовый зал.
Там их уже ждали — и верховный жрец, и другие служители храма. Жрец одобрительно покивал головой и сказал:
— Даже лучше, чем я думал. Вот ваш проводник, — и он указал на юношу лет шестнадцати, очень похожего на давешнего колдуна, — Все слова сказаны и медлить не следует: через два семидневья по вашему счету наступит день летнего солнцестояния. Если храм Калима не подчинит вашего камня, то его уничтожат. И помните — если вас постигнет неудача, рассчитывайте только на себя, ибо открыто помогать мы вам не можем, а об оказанной тайной помощи забудем, как только потеряем вас из виду.
— Мазруван, — жрец обратился к избранному проводником, — веди их через наши леса как своих братьев, но не забывай, что они чужаки. Твой долг — довести их до храма Калима, дальше решишь сам. Прими наставление от отца.
Юноша подошел к колдуну, поклонился в пояс; тот положил ему ладонь на лоб и негромко заговорил. Прошло несколько минут. Отец и сын обнялись и разошлись; Мазруван подошел к эльфам.
— Ваше снаряжение — и жрецы подали три заплечных мешка, три массивных ножа в ножнах из грубо выделанной кожи на таких же поясах, и три плаща из тонкой и прочной змеиной кожи — свернутые, они могли уместиться в ладонях, отталкивали воду и грязь, прогретые как следует на полуденном солнце, сохраняли его тепло почти всю ночь.
Эльфы и нильгаец вышли из прохладного полумрака храма Бирюзовых Змей; солнце уже клонилось к западу, на траву ложились густые тени вековечных деревьев. Храм стоял поодаль от селений, поэтому в его округе было тихо и безлюдно, и почти сразу же за каменными плитами двора начинался нильгайский лес. Путники постояли немного, словно собираясь с духом, поклонились остановившимся на пороге жрецам-змеепоклонникам, и — Мазруван впереди, Гай и Хэлдар следом за ним — ступили в безумное переплетение стволов, стеблей, листьев, трав, цветов… и словно в воду канули.
…Поскольку слиток солнца с незапамятных времен был родовой реликвией клана Цветущих Сумерек, то и хранился он их замке, а не в королевской сокровищнице, где хоть и декоративная, но была охрана (воровство среди эльфов вещь неслыханная, такая же, как и щедрость среди гномов…). Пока обнаружили пропажу — ведь не каждый день фамильные драгоценности выносят на свет, пока поняли, что один из гостей, прибывших из Восточных Лесов, вовсе и не эльф — не столько потому, что тот исчез подозрительно синхронно с тем самым слитком янтаря, сколько потому, что тот грубейшим образом нарушил этикет, не попрощавшись с хозяевами и не пригласив их почтить своим присутствием его дом… через несколько дней в замке Лотломиэль все же появился настоящий приглашенный. Его отпустили, не причинив ни малейшего вреда (если не считать душевных страданий), как только вор с добычей убрались на достаточное расстояние, чтобы простая погоня не имела бы смысла.
Понять, кто столь вероломно воспользовался гостеприимством эльфов, было нетрудно. Исключительное мастерство внешнего преображения, граничащее с достижением полного двойничества, достойное похвалы миролюбие и нежелание причинять кому-либо боль (несмотря на то, что задержанный насильно эльф ранил одного из своих стражей, его ни разу не ударили… связывали, опаивали снотворной дрянью — но делали это так мягко, как-будто он был душевнобольным), и безошибочное чутье на любого рода магические источники силы — все это с головой выдавало нильгайцев.
Когда пышноцветный Калима, пройдя весь положенный растению жизненный цикл, растянувшийся почти на столетие, должен был вернуться в породившую и питавшую его землю, он оставил своим детям семя, залог будущего возвращения. Размером с голову взрослого человека, заключенное в твердую скорлупу цвета гранатового сока, семя должно было спокойно дожидаться положенного часа в святилище храма. В должный срок оно выпустит на свет новое воплощение бога, более могущественное и величественное, чем прежнее, и возрожденный Калима поведет своих лиственношумящих детей на новые земли, ибо старые пределы стали им тесны. Иные расы, злобные, неуживчивые, вечно ссорящиеся, должны будут уступить, и в Обитаемых Землях наступят мир и покой, и лишь ветер будет нарушать тишину великого Леса…
Однако никто не знал, когда же оставленное в залог будущей славы семя даст побег. Поначалу жрецы Калима покорно ждали, исполняя все положенные ритуалы и ничего не добавляя от себя; спустя несколько столетий верховным жрецом зеленотелого бога стал на редкость нетерпеливый человек. Он решил, что каждый проведенный в бездействии день отдаляет желанное торжество растительного царства, и поэтому дети Калима должны сделать все возможное, дабы приблизить его. Властью верховного жреца он повелел напитывать семя магической силой, как питают обычные зерна водой; имевшиеся в распоряжении храма артефакты, могущие послужить в качестве «питания», быстро закончились. Поэтому их покупали, но чаще всего попросту крали, не разбирая, какой природы заключенная сила.
Однажды случилось так, что украденный артефакт отказался поделиться своей силой. Это весьма разгневало верховного жреца, ставшего на склоне лет еще более нетерпеливым и раздражительным, и он приказал отныне и впредь безжалостно уничтожать все непокорные талисманы, пантакли, магические жезлы и иже с ними. Расточительство в чистом виде, но, с другой стороны, не отдавать же в самом деле вещицы обратно…
Гай, лорд Лотломиэль, и его сын Хэлдар отправились в Нильгау без особой надежды на успех; его величество Воздуха, вопреки обыкновению, настойчиво отговаривал Гая от далекого, опасного и почти бессмысленного путешествия. В самом деле, даже если эльфы доберутся до Нильгау по шаммахитскому торговому тракту, и немного продвинутся вглубь этой страны — что толку? Любой путешественник знал, что тракт спустя три дня пути обрывается резко, как сорвавшийся голос певца, упираясь в небольшое селение, где исстари проводились торги и мены. Приехавший за замшей из кожи серой антилопы, или за диковинными орехами и вареньями (живые плоды — увы! — дороги не выдерживали, превращаясь в неапетитную кашицу), или за покрывалами, сплетенными из перьев птиц, или за непристойными статуэтками душистого розового дерева, копирующими самые невинные фрагменты храма Калима, — купец останавливался на пару дней в этом селении, покупал то, за чем приехал, а потом разворачивался спиной к хижинам и спешил восвояси. Да и куда бы он еще мог поехать, ведь за исключением старого шаммахитского тракта дорог в Нильгау попросту не было, как не было там и городов. Все нильгайские земли без остатка занимал Лес, у которого немногочисленные племена различной степени жестокости с великим трудом выторговывали местечки для жизни. За западной границей Леса начинались земли Шаммаха, на северо-востоке сонная Шакти, больше похожая на растаявшее желе, чем на реку, отделяла от Нильгау империю Суртона, а на юге сразу же за лесными опушками начинался Океан. Никто и никогда не пытался завоевать эти земли; у любого, даже самого захапистого завоевателя при первом же взгляде на нильгайский Лес возникал вопрос: зачем э т о мне?! и что я с э т и м буду делать?! После чего он разворачивал войска и, немного смущенный, отступал.
