– Какой ты красивый, папа! – Эри подпрыгнула на месте, как маленькая. Смутно удивилась в глубине души – что с ней, почему она так себя ведет? – а потом рефлексия отключилась, она не хотела больше думать – ни о чем, никогда. Только смотреть на них, только говорить с ними. – А ты, мам?
Лили выглядела раздосадованной. Наконец она тоже дотронулась до своих щек, и тут же, наколдовав зеркальце, стала вглядываться в него. Она изменилась меньше – чуть похудело лицо, чуть шире стала в талии, пара морщинок возле глаз. Но смотрела на себя с искренним ужасом. Джеймс переглянулся с дочерью, обнял жену за плечи, поцеловал в висок. Женщина продолжала смотреть в зеркальце с таким отвращением, будто это ящик с флоббер-червями.
– Ты и так красавица, мам! – уверила ее Эри. Джеймс кивнул, продолжая прижимать Лили к себе.
Девочка вдруг представила, как это могло бы быть. Ее красивая мама, ее чудесный отец, как они живут вместе, как родители – им так кажется – стареют, а на взгляд Эри – становятся все красивее. Как мама переживает из-за морщинок и ее, Гарриет, неприятностей в школе. А папа ее утешает…
Это было слишком больно, поэтому она быстро сказала, стараясь не думать об этом:
– А я вот такая страшила!
(Не то чтобы это ее сильно волновало раньше. Ну, если только немножко. У нее куча других достоинств. Она умная, сильная, в людях разбирается – вон как с Роном удачно вышло, и с остальными тоже. И вообще, красота нужна только таким щебечущим идиоткам, как Браун и Патил. Конечно, это полная ерунда. Но маме с папой можно сказать, что это ее… ну… чуть-чуть беспокоит).
Лили отвлеклась от изучения своей внешности, возмущенно округлила глаза. Джеймс недоуменно поднял брови.
– Нет, я знаю, глаза у меня красивые, и улыбка, все говорят, я из-за этого с первого сентября только и делаю, что улыбаюсь, как дурочка… Но все остальное...
Папа жестами показал: «Ты еще маленькая, скоро все изменится». Мама достала откуда-то из воздуха большую коробку в гриффиндорских цветах – красный бархат, золотые ручки. Торжественно положила перед собой, поманила Эри – девочка прижалась носом к стеклу. Театральным жестом Лили открыла коробку – Джеймс с преувеличенно испуганным видом отскочил, замахал руками. Эри засмеялась:
– Ой, мам, это даже больше, чем я у Браун в тумбочке видела! Хорошо, когда вырасту, буду иметь в виду. Но сейчас-то зачем?
Лили дематериализовала косметику, снова подошла к зеркалу. Опять Эри смотрела в зеленые, так похожие на ее собственные глаза, опять прижимала ладони к стеклу… Больно и сладко. Сладости больше.
«Завтра я снова приду, мамочка, папочка».
***
– Рон, я все-таки решила с тобой поделиться…
Они вдвоем топали под мантией-невидимкой. Эри была настолько переполнена счастьем, что решила показать Рону свою семью. Ей хотелось кричать об этом с Астрономической башни, но она понимала, что за одно хождение по ночам и баллы снимут, и отработки назначат… Только-только у Снейпа закончились. (Хотя наказан был один Невилл, остальные члены квартета ходили в подземелья как на вахту, раз в три дня). Компромиссом стало – поделиться с другом.
– …Ты их видишь? – спросила Поттер жадно. У Рона не было любимых ТАМ, за краем, поэтому она ожидала, что он будет видеть то же, что и она.
– Нет, я один, – удивленно сказал Рон. – Ух ты! Я тут старше, и я первый ученик! И у меня значок старосты. И квиддичный кубок в руках!
– Какой еще кубок? – нетерпеливо спросила Эри. – Это же мир мертвых, он должен был показать тебе либо моих родителей, либо кого-то из твоих близких, кто умер.
Рон ее не слушал:
– А теперь мама с папой! Они меня обнимают… они никогда на меня так не смотрели.
– Они ведь живы, – встревожилась Эри. Рон, очарованный, не обращал внимания на ее слова:
– О! А теперь мы с тобой играем в шахматы. И ты… – Он неожиданно оторвался от невидимого зрелища, посмотрел на Эри. Снова перевел взгляд в зазеркалье, потом на подругу. Потряс головой:
– Эри. Во-первых, эта штука показывает не мир мертвых. Я живой, и Дамблдор тоже – он мне тут руку пожимает, и мои мама с папой живы. И еще, эта штука… она врет.
– Почему?! – возмутилась девочка. – С чего ты взял?
– Я еще могу поверить, что стану первым учеником, хотя мне надо будет для этого учиться – как тебе и Грейнджер, вместе взятым. Квиддич тоже – я буду пробоваться в команду, и мы можем выиграть Кубок. Но я никогда не поверю, что когда я тебе ставлю мат, ты будешь пялиться на меня с таким восхищением!
– О чем ты? – Эри уже ничего не понимала.
– Эр. Я серьезно. Эта штука злая. Она врет. Она показывает неправду. Какими словами тебе еще сказать, чтоб ты поняла?
Девочка покосилась в зеркало – там уже проявились смутные, туманные фигуры родителей. Они ждали ее.
«Так, проводить этого идиота домой, под мантией-невидимкой, и обратно. Только надо, чтобы он поверил».
– Ты думаешь? Не буду спорить. Пойдем назад? Мне… мне надо подумать над этим.
– Подумай, – кивнул Рон. – Была бы тут Грейнджер, спросили бы ее, это точно какой-то злобный темномагический предмет…
«Что ты понимаешь, тупая ты скотина! Это мои родители!»
– Конечно, Рон. Залезай под мантию, и пойдем.
***
Эри продолжала ходить к зеркалу почти каждую ночь, хотя бы на пару часов. Она постоянно чувствовала себя усталой, хотя проводила в постели много времени. Ей снились счастливые, яркие сны о родителях, о другой жизни – жизни, в которой Волдеморт не убил их, в которой не было Дурслей и одиночества. Ей не хотелось есть, читать, навещать Хагрида, играть в шахматы или снежки… у нее осталось только два желания – сидеть перед зеркалом, разговаривая с мамой и папой, или снова и снова пытаться уснуть, чтобы увидеть сон о них. Рон глядел тревожно, спрашивал – не ходила ли она туда снова? Эри с легкостью отовралась, что ходила, но зеркало куда-то подевалось, потому и хандрит. Кажется, он поверил.
Вскоре приехал Невилл. Каникулы еще не кончились, но мальчик больше не мог жить с бабушкой. Эри заметила, как он изменился за эти десять дней – казалось, вернулся тот, сентябрьский Невилл – заикающийся, робкий, забитый, с самооценкой «ниже плинтуса». К тому же он снова поправился, щеки стали еще круглее.
Но даже эти замечания она сделала как бы вскользь, краем сознания, вся поглощенная одной мыслью.
Невилл тоже сирота. Его воспитывает эта ужасная бабушка – пусть она лучше, чем Дурсли, все равно, он ведь тоже хочет увидеть родителей?
«Он-то не будет, как Рон, кричать «Эта штука злая!». Он поймет, порадуется, а я, пожалуй, уступлю ему место у зеркала… минут на десять. Хватит с него. А потом опять сама».
