Хумахи добились огромных успехов в раскрашивании атолана. Одних только разновидностей рисунка у них более трех тысяч — тут и геометрические узоры, и растительные орнаменты, и изображения животных, и дивной красоты пейзажи. Оттенков краски также существует более пяти десятков.
Множество хумахов носит одежду, пошитую из ткани собственной раскраски. Этот процесс для них — не просто ремесло, но нечто сродни медитации. Во время создания атолана хумах ни с кем не общается и очень мало ест. Хорошим тоном считается не наносить узор по шаблону, а придумать собственный, совершенно уникальный.
Невеста на свадьбу всегда надевает атолановое покрывало собственноручного производства. Эта работа становится для нее своеобразным экзаменом, подтверждением того, что из девушки выйдет хорошая жена и мать. Таким же покрывалом накрывают и больного — чтобы усилить защитную энергию; и мертвого — чтобы он благополучно отошел в другой мир.
Из атолана шьют не только одежду и покрывала. Из него делают занавески и скатерти, перчатки и носовые платки, зонтики и сумочки. Мастера-хумахи создают настоящие произведения искусства, приобретаемые в других странах за большие деньги. Атолан с успехом расходится по всему архипелагу Кромаку — даже сам Владелец Юберии носит халат из этой удивительной ткани.
Конечно же, Колобков не упустил удачной возможности. Он сразу начал закупать атолан в огромных количествах. А поскольку платил он заметно больше, чем обычно платят купцы Ара-ми-Ллаада, хумахи моментально смекнули свою выгоду. Не прошло и трех дней, как трюм «Чайки» оказался набит драгоценным материалом и изделиями из него. Такими изделиями, которыми может пользоваться человек, разумеется.
Чертанов трудился без устали, переводя шефу речь туземцев. Колобков и Грюнлау придирчиво отбирали самые лучшие образчики атолана, то и дело ловя хумахов на шельмовстве. Предприимчивые грызуны постоянно пытались подсунуть что похуже.
— Серега, скажи этому хуймяку, чтобы вешал лапшу на уши своим хуймячатам, а не мне, — приказал Колобков, отбрасывая в сторону штуку атолана. — Не знаю, что за Пикассо эту тряпку красил, но я такое и даром не возьму.
Низенький хумах оскорбленно пошевелил усами и залопотал, бесцеремонно тыкая Колобкова пальцем в коленку.
— Он говорит, что это и есть настоящая красота, — равнодушно перевел Чертанов. — Говорит, что примитивному разуму не понять истинного искусства.
— Где тут искусство-то? — фыркнул Колобков. — Это ж мазня. Ты мне дай нормальный узор, как у остальных. А не эти кляксы размазанные. Выглядит так, будто ты на ней лягушек молотком давил.
Чертанов выслушал объяснение хумаха и перевел:
— Он говорит, что это искусство для избранных. Не все понимают.
— Авангард, короче, — перебил Колобков. — Спасибо, не надо.
— Петя, а тебе что, не нравится авангардное искусство? — поинтересовалась Зинаида Михайловна, тоже перебирающая атолановые ткани.
— Зинулик, не нервируй меня, — отмахнулся упарившийся муж. — Авангард — это не искусство.
— Как не искусство? А что же тогда?
— Говнопись, — обрубил Колобков. — Искусство — это то, для чего нужен талант, мастерство и большое старание. А картинку Малевича нарисует даже трехлетний ребенок. За пять минут.
— Ну и что с того? Это не аргумент, Петя.
— Не аргумент? — хмыкнул Колобков. — Ладно, вот тебе аргумент. Искусство — это то, что доставляет радость уму или сердцу. А эта мазня ни хрена не доставляет. Я вообще не понимаю, что там нарисовано.
— Петя…
— А что, я неправ? Может, я просто старый тупой дурак, но я бы этих авангардистов пинками гнал со всех выставок. Малюют, как курица лапой, да еще корчат из себя невесть что.
— Петя, ну это просто не все понимают, — попыталась урезонить мужа Зинаида Михайловна. — Не для толпы. Некоторым очень даже нравится…
— На всякое дерьмо найдется свой копрофаг, — отрезал Колобков. — И нечего меня толпой обзывать. Еще Ленин сказал, что искусство принадлежит народу. А Ленин зря не скажет, он мужик умный был. Вон у Айвазовского картины или у Репина — ведь все ж понимают. Профессор пройдет — залюбуется, гопник пройдет — залюбуется. Вот это я понимаю искусство — чтоб всем нравилось, чтоб все понимали. А не только… некоторые. Хы-хы.
— Ограниченный ты все-таки человек, Петя, — поджала губы супруга. — Права была мама…
— Так, вот про это не надо! — встревожился Колобков. — Не нужно тут вспоминать… всякие гадости. А то еще явится.
— Вы, Петр Иваныч, я гляжу, совсем обнаглели, — возмутилась Зинаида Михайловна. — Мало того, что маму мою какому-то папуасскому вождю в жены отдали, так еще и разговариваете о ней, как о нечисти какой-то!
— Зинуль, а ты чего это на «вы» вдруг? — испугался Колобков. — Если я где неправ был, так ты меня извини. Не со зла.
— Ладно уж, — смилостивилась супруга.
— А если тебе эта расцветка так сильно понравилась, так давай сейчас хуймяка назад воротим. Куплю я у него весь рулон — бери его себе на здоровье. Платье сошьешь или еще чего…
— Да не собираюсь я носить такое уродство! Хочешь, чтобы на меня пальцами показывали?
— Ну нет, так и нет, — примирительно сказал Колобков. — Эй, эй, стоять! Геныч, цапай вон того щекастого!
В воздухе словно промелькнула черная молния. Раздувая ноздри, Гена с легкостью изловил крупного хумаха. Тот, нисколько не протестуя, невозмутимо уставился на Колобкова большими влажными глазами.
— А ну, выворачивай щеки! — протянул пухлую ладонь бизнесмен.
Висящий в руках здоровенного телохранителя хумах сделал вид, что не понимает, о чем речь.
— Я к вам обращаюсь, товарищ хуймяк! — настойчиво повторил Колобков. — Немедленно верните мои вещи! Серега, переведи ему!
Чертанов скучным голосом принялся объяснять хумаху, что Петр Иваныч требует вернуть украденное. Тот какое-то время отнекивался, но потом все же раскрыл рот, выплевывая два «самозатачивающихся» ножа и еще какую-то ерунду.
Подобное происходило уже неоднократно. Хумахи не испытывают никакого уважения к чужому имуществу. Для них собственность — это то, что ты хорошо заныкал в своей кладовой или защечных мешках. А если что-то лежит на виду и не слишком строго охраняется — это общее, это можно брать с чистой совестью. Отвернись на секунду — и хумах мгновенно запихнет приглянувшуюся вещь за щеку.
Колобков даже установил на яхте круглосуточную охрану, чтобы отгонять мохнатых воришек. Правда, будучи уличенными, они никогда не протестуют, покорно принимая ругань и даже битье. Этот народ отличается мирным характером — ссоры редки, до драк дело почти никогда не доходит.
