Старуха наконец–то запустила мотор, сдёрнула с головы берет, распустив седые свалянные лохмы, и превратилась в Бабу–ягу, как на картинках рисуют.
— И кто меня тронет? — усмехнулась она. — Не трусись, Ражный. Пока со мной, ты в полной безопасности. Я им всем глаза отведу. Можешь расслабиться, кошмар закончился.
Зубы у неё наверняка были фарфоровые, и голливудская улыбка не то чтобы разрушала зловещий образ — скорее делала его в какие–то мгновения хищным. И машину по горной дороге вела соответственно: невзирая на гололёд, не сбавляла скорости, чудом вписываясь в повороты. При этом бормотала что– то или даже напевала и косилась на пассажира, словно испытывала его нервы. Только свежевыпавший снег в горах слегка пригасил её прыть, на подъёмах не хватало мощности двигателя.
За первым перевалом вместе с дворцами и хижинами, разбросанными по склонам, кончился и асфальт, пожалуй, час дорога кружила по лесистой долине, изрезанной речкой с мостами, и снова потянула вверх. После второго перевала навстречу ещё попадались редкие машины, трактора и были наезженные по снегу колеи, однако после третьего началась целина. По крайней мере, после недавнего снегопада здесь никто не ездил, и казалось, машина идёт просто по горным лабиринтам, даже без просёлка, вычерчивая фарами замысловатые круги. Ни указателей, ни верстовых столбов — некое вырванное из реальности пространство, а сама несущаяся в нём машина скорее напоминает ступу, и у Бабы–яги вместо помела–баранка.
И всю эту дорогу вспоминался Горный Бадахшан, где он впервые встретился с бродячим араксом, и вот опять горы, только в роли бесприютного беглеца теперь сам. И надо же, будто снова идёт по его следу: оказывается, Сычи в Дивьем зимовал!
—Приехали! — сообщила наконец–то старуха, и Ражный очнулся от полудрёмы.
«Опель»стоял на сухой, без снега, земле, фары выхватывали из тьмы не по–зимнему зелёную долину с виноградными шпалерами и множеством ульев, расставленных по склону. Эдакий оазис среди смутно белеющих заснеженных гор.
—Ладно, утром осмотришься, — поторопила старуха. — Притомилась я…Забирай товар, пошли.
Машина осталась в проёме распахнутых настежь ржавых ворот, от которых в разные стороны расходился невысокий каменный дувал. Сразу за изгородью, словно зуб, торчал могучий скальный останц, и к нему было прилеплено что–то вроде ласточкиного гнезда–деревянный терем, поставленный на разлапистый, крепостного вида высокий первый этаж из дикого камня. Старуха отомкнула окованную дверь, и стало ясно: в доме никого нет…
—Это и есть дивная вотчина? — спросил на пороге Ражный.
—Чего в ней теперь дивного? — сердито поправила старуха. — Видишь, пусто ныне. Одна живу… Вячеслав мысленно ухмыльнулся сам себе, вспомнив обещанную каликом брачную контору.
—Где же Булыга?
—Я Булыга. Не признал?
— Аракс Булыга? Вотчинник?
— Тебе что же, боярин ничего не сказал? — Она запустила электростанцию в углу стылого каменного притвора. — Я и есть вотчинник Булыга. Точнее, вотчинница. Проходи, сейчас лампы накалятся, светло будет…
— Довоевался Засадный полк, — опять ухмыльнулся Ражный. — Вот уже и вотчинницы появились. Скоро на ристалище воительницы выйдут!
— Откуда ты знаешь, может, и выйдут, — насмешливо заворчала она и отворила ещё одну дверь, из–за которой дохнуло теплом. — В Засадном полку всякое бывало. Заходи давай! Квартирант…
Вячеслав всё ещё стоял за порогом. На короткий миг он без всякого напряжения взмыл нетопырём: над головой Булыги витал синий, с переливами, яркий свет. Невзирая на мужской голос, грубое, с бородкой и усами, лицо, перед ним была несомненно женщина.
— Ага, затрепыхался, Ражный! — старуха взглянула на потолок. — Птахом надо мной закружил, глазам не веришь!.. Уймись, жена я, женского полу, можешь даже пощупать. И притом вотчинного сословия.
Он лишь руками развёл.
— Не полк стал — сумасшедший дом…
Булыга надменно рассмеялась.
— Это разве ещё сумасшедший?.. Вот когда в замуж меня возьмёшь, будет полный дурдом! Тебе, поди, какой–нибудь калик нашептал, у меня тут брачная контора? Базар невест? Чем не подхожу? Нетопырём покружил, всю меня посмотрел. Неужто не нравлюсь? Бороду сбрею, начепурюсь — чем не Дива? А что? Женишься — мою вотчину получишь. Раз по любви у тебя не выходит, женись по расчёту!
Вроде бы угасшее за дорогу чувство мести к Пересвету вновь поднялось мутной волной — боярин сдал его Булыге с потрохами. И теперь с такой язвительной старухой здесь волком завоешь…
Тем паче эта Баба–яга, кажется, мысли читала.
— Не смей мстить Воропаю. — Согнутый крючком нос её слегка распрямился. — Сам виноват… На меня тоже не сердись, отрок. На самом деле я вдова Булыги. Считай, хозяйка рощенья, аракс в юбке.
Если она и была когда–то Белой Дивой, то лет триста назад. От россказней калика про жену–омуженку Булыги правдивой оказалась только хромота вдовы…
— Четвёртый год пошёл, как за вотчиной призираю, — пожаловалась она.
— Сына жду. А его нет! Внука присылал, но сам не идёт. Мир прельстил, чемпионские титулы собирает, мусор и гордыню мирскую… Ты моего сына знаешь?
— Не знаю, — он наконец–то примирительно перешагнул порог.
Изнутри нижний каменный этаж напоминал двухъярусную крепостную башню с окнами–бойницами, только посередине стояла огромная русская печь, от которой явно излучалось тепло. На антресолях второго яруса виднелись сплошные деревянные нары возле глухой стены и несколько дверей отдельных комнат: что–то вроде казармы, где можно разместить взвод, однако сейчас совершенно пустой и пыльной. Видно, народу на постое здесь перебывало множество, посудник возле печи ломится от количества мисок, на стенах вместительные жаровни, сковородки и тазы.
Старуха перехватила его взгляд.
— Летом туристов пускаю на постой, — призналась. — Горный приют организовала. А что делать? Вотчину содержать надо, а боярин всю выручку в полковую казну забирает. И положенные на содержание деньги не шлёт. Начну требовать, так грозится сорокой в Сирое отправить. Мол, там вдовам место. А в Дивье посадят стариков на караул, и всё пропадёт…
Ражный вспомнил наказ Пересвета, достал деньги и передал Булыге.
— Вот, боярин прислал…
— В кои–то веки! — облегчённо проворчала вдова, пересчитывая бумажки. — Нынче вон виноград уродился, а вино давить некому. В чанах так и киснет. Не могу же сама, нога болит. Теперь денег прислали, так людей найму. У меня ведь ещё пасека в полсотни колодок!..
Отдельная крутая лестница вела на самый верх, в деревянный терем.
