— Нужно стать независимым и громко об этом заявить, — внушала я.
Совместный ужин привел к неожиданному результату: Кеннет впервые в жизни рассорился с сестрой. Потом он сам об этом рассказывал. Однако такой исход прояснил ситуацию, потому что теперь дела в фирме пошли по-иному. Роуз поняла, что нельзя все делать по-своему и вечно командовать. По мнению некоторых девушек-манекенщиц, атмосфера в компании изменилась в худшую сторону, но истинная причина заключалась в более жесткой дисциплине и необходимости усерднее и дольше работать.
Кеннет сделал мне предложение, когда мы застряли в дорожной пробке по пути домой после вечеринки. Я по-прежнему жила в доме тетушки Мэдж, который она завещала мне. Мы проезжали один из кварталов, когда на перекрестке по неизвестной причине заело светофор. Наверное, что-то вышло из строя.
— Красный свет означает опасность, — заметил Кеннет. — Опасность — это вы.
— Вы мне льстите, — рассмеялась я. — Никогда не считала себя роковой женщиной.
— Насчет рока не знаю, но мы основательно застряли, а это тоже в некотором роде судьба.
Разумеется, он меня поцеловал. А что еще оставалось делать? Потом починили светофор, и я первой это заметила.
— Вам ведь известно, что означает зеленый свет? — без обиняков спросила я.
— Конечно. Путь свободен. Вперед.
— И я не замужем. Так что смелее, путь свободен.
По чести говоря, наверное, мои слова стали для Кеннета сюрпризом. Нерешительность мужчин хорошо известна, и, возможно, он рассчитывал подумать день-два, прежде чем предпринять такой серьезный шаг. Однако мгновенно поползли слухи о нашей помолвке, а когда подобная информация появляется в газетах, отрицать ее крайне затруднительно. Я намекнула Кеннету, что в таком случае мужчина предстанет в глазах общества негодяем, а это не лучшим образом отразится на его карьере. Кроме того, холостой модельер дамской одежды вызывает массу двусмысленных толков. Одним словом, мы поженились, и я получила в подарок от фирмы прелестное платье. Единственным неприятным моментом, испортившим романтический настрой, стала необходимость называться миссис Собоун.
Мы с Кеннетом очень любили друг друга, но с самого начала меня мучило скверное предчувствие, что брак не будет долгим. Во-первых, сыграла роль его ужасная неугомонность. Вечное стремление сорваться с места и куда-то нестись. После свадьбы мы полетели в Париж с намерением провести там некоторое время. Однако уже на второй день Кеннет заявил: «Послушай, Дилли, я здесь не выдержу. Поехали в Рим». И мы отправились в Рим, но пробыли там всего два дня, когда Кеннету вдруг понадобился Неаполь. Потом возникла безумная идея вызвать телеграммой Роуз и мать, чтобы те присоединились к нам. И это в медовый месяц! Нет нужды говорить, что я обиделась и предупредила, что если в печати появятся сообщения о медовом месяце, проведенном в компании сестры и матери, «Роузенке» превратится в посмешище для всего Лондона. Думаю, Кеннет опомнился, потому что больше не делал подобных предложений. Однако в Италии мы пробыли недолго. Обильная острая пища отрицательно сказалась на его пищеварении.
Супружеская жизнь… Что можно о ней сказать после стольких переживаний! За все шесть лет, проведенных с Кеннетом, не припомню ни одного вечера, чтобы он не напился. Пил так, что не держался на ногах и едва ворочал языком. Трижды приходилось отправлять его на лечение, но оно не дало ощутимого результата. В клинике все шло хорошо: всякий раз прописывался новый метод. Однако стоило Кеннету вернуться домой, ко мне, как снова начинался запой. Господи, сколько страданий пришлось вынести!
Нет, на дела в «Роузенке» его пьянство не повлияло, потому что Роуз лишила Кеннета партнерства в фирме по причине алкоголизма и взяла на его место бухгалтера, которому назначила зарплату. Правда, пришлось выплачивать брату денежное пособие, однако доверять ему решение финансовых вопросов стало опасно.
Выйдя замуж, я поначалу, естественно, оставила работу, но поскольку Кеннет не вылезал из частных лечебниц, пришлось подумать о расходах. И я снова обратилась к приятелям с Флит-стрит. Нет, официально устраиваться на работу не стала, просто выполняла разовые поручения. Иметь в золовках Роуз оказалось делом весьма полезным. Вы и не представляете, сколько всего происходит в мире моды. Покупатели слышат множество закулисных разговоров так же как и девушки-манекенщицы. Если бы заказчики знали, что любое слетевшее с языка слово передается из уст в уста, при каждом посещении дома моделей заклеивали бы себе рты лейкопластырем. Случилось так, что я хорошо знала нескольких клиентов «Роузенке» и многих манекенщиц, что там работали. Роуз не отличалась деликатностью и не стеснялась в выражениях, обсуждая заказчиков одежды в кругу семьи, а потому мне довелось услышать несколько историй, которые впоследствии просочились в печать и появились на первых страницах газет. Не выношу сплетен, однако слухи имеют обыкновение подтверждаться, и то, что сегодня является лишь досужим домыслом, завтра становится очевидным фактом.
— Да ты просто святая, — удивлялись моему долготерпению друзья. — Содержишь в порядке дом и заботишься об алкоголике. Почему ты не разведешься с Кеннетом Собоуном?
— Ничего не поделаешь, он мой муж, и я его люблю. — Другого ответа от меня никто не слышал.
Думаю, я смогла бы отвадить Кеннета от бутылки, будь у нас нормальная семья. Господь свидетель, сколько сил пришлось затратить. Всякий раз, когда Кеннет возвращался из лечебницы, я старалась, как могла, отвлечь его от пьянства. Бесполезно…
В конце концов наступил финал трагедии. Кеннет в четвертый раз попал в клинику, что на сей раз находилась в Йоркшире, и я не могла его навещать — слишком уж дальним был путь. Пришлось бы потратить на дорогу целый день. И вот получаю от мужа письмо, в котором он признается, что полюбил одну из медсестер, та уже беременна, а Кеннет просит развода.
Я тут же отправилась к Роуз и ее матери, чтобы сообщить новость. Они нисколько не удивились, так как давно предполагали подобный исход, который, по их мнению, был неизбежен. Говорили, что Кеннет, к несчастью, не отвечает за свои поступки, но тем не менее лучше для всех дать ему свободу.
— И как мне жить дальше? — поинтересовалась я. От горя едва не лишилась рассудка. — Шесть лет прислуживала Кеннету, словно рабыня, и вот благодарность за всю мою доброту.
— Мы все понимаем, Дилли, — успокоила Роуз. — Тяжелый удар, но такова жизнь, и наш мир очень жесток. Разумеется, Кеннет должен выплачивать содержание, да и я тебя не оставлю в беде.
