Но нельзя забывать и про мою тогдашнюю наивность и впечатлительность. Так же, как когда-то я жадно впитывал невероятные рассказы менестрелей, теперь я был готов поверить этому болтливому проходимцу. Наверное, так и творится история – из трусости одних, глупости других и безграничного авантюризма третьих.
– К тому же есть еще один момент, – видя мои колебания, продолжил Грош. – Даже в этих странных краях все равно надо будет как-то добывать себе пропитание…
– Я буду зарабатывать игрой на лютне и пением! – заявил я.
– Это если там есть, кому тебя слушать, – парировал Грош. – К тому же что ты знаешь о местных вкусах? Лично я полагаюсь на обаяние и ловкость. И меня просто обожают женщины, особенно скучающие вдовушки – а таких после последних войн должно быть предостаточно. Так что в разных ситуациях мы с тобой не дадим друг другу помереть с голоду. Согласен? Или ты по-прежнему боишься?
Я был молод и глуп. Но и в те времена не был трусом.
– Так по рукам? – Грош снова подставил ладонь.
– По рукам!
Так мы впервые пожали друг другу руки.
Дружба – странная штука. Иногда она сталкивает совершенно противоположных людей и существ. Так эльфы, наверное, дружат со своими деревьями, а гномы – с угрюмыми скалами. Так было и в нашем случае.
Кто тогда мог подумать, что дружба наша станет крепче заговоренной гномами стали?
Мы были очень разными, но судьба будто специально окунула нас в бурлящий котел событий, в котором мы стали удивительным образом дополнять друг друга. Я был уверен, что ловкий Грош способен вывернуться из любой, даже самой сложной ситуации (сейчас остается лишь посмеяться над моей тогдашней наивностью). Грош же, раскрыв рот, доверчиво внимал моим пересказам древних легенд (теперь давайте похохочем над этим самоуверенным ловкачом).
Так, вполне довольные друг другом и уверенные в успехе общего предприятия – каждый в своей, особой области, – мы двинулись по едва различимой тропе в сторону черных Драконьих скал.
Навстречу удивительным событиям.
В самую пасть тьмы.
Глава третья,
в которой Свидрик пробует себя в роли барда, наблюдает редкое астрономическое явление и спасается бегством
Перевал был не слишком высок, но идти по нему было чрезвычайно трудно. Тропа терялась среди многочисленных обвалов, и нам приходилось то и дело взбираться на огромные кучи обломков, спускаться в глубокие провалы. Над головой, словно уменьшенные копии древних драконов, кружили терпеливые грифы – не торопясь, словно заведомо зная: обед никуда не денется, и эти глупцы скоро станут тем, кем и положено становиться забравшимся в эти места, – падалью.
Первая же ночь доставила нам немало страху: вокруг, не смолкая, душераздирающе выли какие-то твари, и мы невольно жались друг к другу у жалкого костерка, что удалось соорудить из найденных в округе немногочисленных корявых сучьев.
Чтобы заглушить отвратительные звуки, я наигрывал на лютне незамысловатую мелодию, пытаясь разрядить обстановку песней:
Ватагой дружной через лес
Бродяги смело шли.
Искали злата и чудес
И к озеру пришли…
– Хорошая песня, – вставил Грош. – Прям про нас с тобой. Только озера здесь никакого нет, да и леса тоже…
Я продолжал:
Один воскликнул: «Знаю я:
Богатства под водой!»
Нырнуть собрался,
Но второй сказал ему: «Постой!
Смотри, как холодна вода,
Темна, не видно дна,
Оставь – там ждет тебя беда,
Погубит глубина!»
А третий пятится назад
В глазах его испуг:
«Друзья, совсем уж я не рад,
Не чую ног и рук…»
– Неправильная какая-то песня, – заметил Грош. – Чего они боятся? Раз уж пришли – так хватай и беги!
А я пел, перебирая струны, уставившись на языки пламени:
Четвертый в страхе говорит:
«Послушайте, друзья!
Ведь то не дерево скрипит,
То духи говорят!»
А пятый спрятаться спешит
Среди дурман-травы.
«Злой демон злато сторожит,
Не снесть нам головы!»
Шестой вдруг бросился в бега,
Лишь крикнул слабо в ночь:
«Зловещи эти берега,
Скорей отсюда прочь!»
– Чего-то мне не по себе, – кашлянув в кулак, сказал Грош. – Когда же закончится эта неприятная история?
И лишь седьмой остался там.
Он в озеро шагнул,
Сундук на берег вынес сам,
Под крышку заглянул…
– Вот это славный конец! – воскликнул Грош. – Хорошая награда за упорство и любознательность… – Он сделал паузу, посмотрел на меня, поднял бровь. – Что… Не конец еще?
Я помотал головой.
Но не нашлось в нем ничего —
Лишь сорная трава.
И мертво смотрит на него
Его же голова…
– Эх, да чтоб тебя разорвало! – вскричал Грош, вскакивая. – Что же это за история такая?! И без того душа в пятках, а ты про мертвые головы тут рассказываешь! Да и как этот парень мог видеть свою же голову?!
– Так в песне поется… – оправдывался я.
– Поется… А повеселее ничего нет?
Четно говоря, я никогда не задумывался, насколько жуткой может оказаться история, если поведать ее в подобающей обстановке. В родных краях песенка про семерых бродяг казалась просто забавной шуткой…
– Да есть вроде и повеселее… – неуверенно сказал я и снова запел:
Опять веселье до утра —
У гномов пир горой.
Вовсю хохочут мастера
Горланят: «Хой-хой-хой!»
Рекою пиво уж течет,
Но крикнул юный гном:
«Нам мало пива, где еще?
Дай бочку мне – вверх дном!»
Смеются все, а наш герой
На стол залез, храбрец.
Бултых – и в пиво с головой,
И песенке конец…
– Да что же это такое! – возмутился Грош. – И это, по-твоему, – веселая песня?!
Я и сам уже понял, что весельчак из меня никудышный: еще немного, глядишь – и сам зарыдаю от страха.
– Тоже мне – поэт! – разорялся Грош. – И какой от тебя только прок, если ты даже человека развеселить не можешь?!
– Я менестрель, а не шут! – в сердцах выкрикнул я. – Мое дело – не смешить, а пробуждать в людях высокие чувства!
– Ага – желание наделать в штаны со страху! – ехидно парировал Грош.
– Да ты ничего не понимаешь, – пыхтел я. – Ты… Ты…
