Свой шлем Шайя сжимала под мышкой. Ветер играл ее волосами. Раньше ей никогда не пришло бы в голову показать свое лицо по такому поводу. Когда на ней был шлем, она выглядела так же, как и все остальные воины лейб-гвардии наместника. Однако любовь к бессмертному Аарону изменила ее. Ей больше не хотелось быть мужчиной.
Принцесса прислушалась к звуку шагов. Лестница наверх, к скальному плато, где располагались дворцовые постройки наместника Ишкуцы, насчитывала более 1400 ступеней. Тот, кто наконец представал перед Канитой, обычно с трудом переводил дух и был весь в поту. Гости здесь бывали редко. Дворец возвышался на западе Золотого города, той огромной метрополии, в которой располагался единственный вход в Нангог. Примерно в получасе отсюда, в сердце города, обрамленный статуями богов, находился магический портал, которым она так часто пользовалась, чтобы выйти на Золотую тропу. Ступить на ту тонкую пуповину, что соединяла ее с родным миром, Дайей.
Примерно час назад к ним явился посланник, возвестивший о прибытии огромного, тяжело вооруженного посольства из Ишкуцы. После этого Канита послал своих гонцов, чтобы выяснить, о ком идет речь. Необычно было принимать столь многочисленных гостей, не зная, кто они. Это не предвещало ничего хорошего. Посланники не вернулись, и, пока придворные Каниты готовились к приему гостей, во дворце воцарилось подавленное настроение.
Шайя поймала себя на том, что пальцы ее снова стиснули головку секиры. Она медленно выдохнула воздух, попыталась расслабиться. Хоть ее отец, великий король Мадьяс, не славился своей терпеливостью, она была в безопасности. Она — его тридцать седьмая дочь! Никто не осмелится тронуть ее.
Грохот сотен ног на миг умолк. Во дворе дворца воцарилось подавленное настроение.
Казалось, прошла вечность, когда наконец в ворота постучали. Тяжелыми, звучными ударами, прогремевшими по всему двору. Один из орлов закричал, забил крыльями, словно пытаясь взлететь в небо.
Дурной знак, подумала Шайя.
По знаку наместника ворота открылись. На просторный двор вошли воины, одетые в блестящую бронзу. Шайя знала, что они с трудом переводят дух. Как они отчаянно пытаются идти прямо. Длинный путь наверх отнял у них силы. Лестница обращала гордость в прах. Воительница испытала это на себе, когда ей самой довелось подниматься по этой лестнице в доспехах. Приходивший, чтобы предстать перед наместником, должен был чувствовать себя слабым.
Чужие воины расступились. Оперлись на копья. Выпрямили спины. Люди не знали, кто построил эту лестницу. Но хорошо ведали, какую отчаянную ненависть она рождает. И какой страх.
Под воротами пронесли паланкин. Двенадцать потных рабов, согнувшись, несли жерди из покрытого красным лаком дерева. Красные лица не были спрятаны под шлемами, потные тела — под доспехами. Они давно утратили свою свободу. Им уже почти нечего бояться. В отличие от воинов. Те боролись с одышкой. Опасались момента, когда раздвинутся желтые шелковые занавески паланкина и повелитель сможет стать свидетелем их слабости.
В десяти шагах от трона Каниты носильщики остановились. Следовавшие за ними воины застыли. Снова воцарилась давящая тишина. Время от времени нарушаемая вдохами-выдохами тех, кто все еще пытался выровнять дыхание.
У Шайи пересохло в горле. Кто в носилках? Кто может так наслаждаться тайной своего прибытия?
Порыв ветра всколыхнул знамя с конской головой за шатром Каниты.
Наконец занавески разошлись в стороны. Из носилок вышел мужчина в свободной одежде из красного шелка. Все опустили головы. Шайя поступила так же. Она видела широкий, украшенный жемчугом бортик и подол одежды. Видела мягкие сапоги из выкрашенной в пурпурный цвет кожи.
Принцесса подняла взгляд. Короткий поклон — отдана дань вежливости. Она — тридцать седьмая дочь бессмертного Мадьяса. Она не обязана ни перед кем склоняться.
Сановник, вышедший из носилок, был худощав. Щеки впалые. Над мясистой верхней губой растут длинные черные усы, кончики которых свисают ему почти до самого подбородка. Темные глаза посланника подведены черной краской, делаясь похожими на волчьи. Шайе был знаком этот взгляд. Она знала этого мужчину. Он смотрел на нее, не на наместника Каниту. И тут она поняла: что бы ни говорилось, истинная причина его визита — она. Это был Субаи, ее старший брат. Брат, натаскавший своего пса на то, чтобы рвать кукол принцесс. Пса, который однажды схватил ее, когда она оказалась настолько глупа, что попыталась от него убежать. Шрамы, которые у нее остались с того дня, предрешили ее судьбу. Единственная из дочерей бессмертного Мадьяса выбрала путь воительницы. И несмотря на все битвы, в которых с тех пор привелось сражаться, ей по-прежнему невыносимо хотелось убежать при виде собаки. Субаи так никогда и не простил ей, что его злобного пса отправили на бойню.
Шайя выдержала взгляд своего брата. Вспомнила о семи мисках супа, сваренного из его пса, который он вынужден был съесть, глядя при этом на нее.
Он одарил ее жутковатой улыбкой. На его левой щеке красовался белый шрам. Субаи сражался у Шелковой реки и подчинил себе один из находившихся там городов-государств. Люди у Великой реки постоянно приходили к мысли, что смогут сбросить с себя иго ишкуцайя. Их постоянно наказывали за это. Руки, плетущие шелковые ткани, не созданы для того, чтобы держать шипастую секиру. Конечно, в конце концов Субаи восторжествовал. Но у его триумфа был неприятный привкус, когда стало известно, сколько его воинов полегло в сражениях. Шрам на щеке достался ему от собственного отца. Он ударил его плетью по лицу, когда Субаи вернулся в Кочующий дворец, чтобы доложить о победе. Шайя жалела, что не присутствовала при этом. С тех пор он распрощался с воинской славой. Поэтому сегодня на нем нет доспеха. За его простым кожаным поясом торчат только шипастая секира и кинжал. Символы его мужественности.
— Бессмертный Мадьяс, Хранитель стад, Свет солнца, Сын Белого волка послал меня, ибо услыхал он о твоих деяниях, наместник Канита, — звучным голосом, донесшимся до самого отдаленного уголка двора, провозгласил Субаи.
Шайя замерла. Очень редко его отца именовали всеми титулами. Раньше он не любил этого. Судя по всему, обычаи при Кочующем дворе изменились. Это тоже ничего хорошего не предвещало.
Канита решил не вставать перед Субаи. Наместник был стар, но вовсе не немощен. Он мог бы встать и признать, что ее брат равен ему по рангу или же стоит выше него. Вместо этого он смотрел на него с затаенной ухмылкой.
— Мое сердце радуется, слыша, что весть обо мне дошла до шатра моего возлюбленного короля. И я со всей присущей мне скромностью надеюсь, что поспешность дорогого посланника не окрылит также и его язык.
