Потом он решительно раскрыл объятия, растянул свой большой рот в самую широкую улыбку, на которую был способен, и с преувеличенной аффектацией, свойственной провинциальным актерам, заорал:
— Солли! Старина Солли! Прости, не признал тебя сразу, ты немного изменился!
— Прего, Тино! И ты, каро мио, ты тоже очень изменился! Но эти хитрые глаза я узнаю даже через тысячу лет! Ох, Тино, шельма синьоре!
— Сколько же мы не виделись? — осторожно осведомился Оскар.
— Уно, дуе, тре, кватро… почти десять лет, Тино, друг! Помнишь, как ты приходил к нам в гости? Джульетта частенько тебя вспоминает. Особенно когда готовит твои любимые фетучини или лазанью и они пригорают. Ты так любил чуть пригорелое! Поздравь меня, каро Тино. Перед тобой отец семерых сыновей и двух белла-беллисима дочек! Кендрино — мой младшенький!
— Солли! Как я рад за тебя! Твой сын такой красавец, вылитый ты в молодости! Огромный привет Джульетте! Разве можно забыть ее горелые фетучини? А угольки на боках лазаньи? Мне до сих пор снится этот вкус! Просто божественно!
— Да, Джульетта готовит, как богиня! У нее золотые руки.
— И непростой характер, — лукаво хохотнул Оскар.
— Это точно! — расхохотался Солли. — Каро мио! Помнишь, как она швыряла в нас тарелки?
— Еще бы! — с притворным испугом потер лоб Оскар. — Джульетта никогда не промахивалась!
— Садись, Тино. Я лично подам тебе и твоему спутнику…
— Это мой племянник.
— Я сам обслужу дорогих гостей! Темпо-темпо!
— Одну минутку, Солли. Сначала я должен позаботиться о нашей лошади. Все копыта сбила, бедняга.
— О чем речь, дружище! Моя конюшня к твоим услугам!
— Кто этот ненормальный? — спросил окончательно проснувшийся Хендрик, когда возбужденный трактирщик в сопровождении сына укатился за занавеску.
— Понятия не имею, — шепотом признался Оскар. — Первый раз в жизни вижу этого типа.
— Но ты обнимался с ним!
— Я подумал, что иметь в незнакомом городе близкого друга, знающего тебя много лет, не помешает.
Хендрик недоверчиво ухмыльнулся.
— Ты разыгрываешь меня, да? Точно разыгрываешь. А как же Джульетта? Ее характер, то, как метко она метает тарелки?
— Господи, какой же ты еще наивный, Хендрик! Мы путешествуем вместе не один год, за это время ты наставил столько рогов, что хватило бы на приличное оленье стадо. Я понимаю, ты просто не успевал изучить своих избранниц подробно, но признайся — хоть одна из них могла похвастаться простым характером?
— Но тарелки…
— Хендрик, запомни на всю жизнь и расскажи сыновьям, если они у тебя когда-нибудь будут. Если женщина берет в руки ружье и целится в утку, она в лучшем случае ни в кого не попадет. Но стоит ей как следует разозлиться и взять в руки тарелку… Она не промахивается. Понял?
Хендрик кивнул.
— Вот и не задавай больше глупых вопросов.
— Оскар?
— ?
— Последний глупый вопрос. Что такое лазанья?
— А черт ее знает, — искренне ответил Оскар и широко зевнул. — Какой-нибудь вонючий овощ, судя по названию. Да что ты скалишься? Что ты скалишься, осел? Сделай грустное лицо, ты же страдаешь! И не дергайся так, сними куртку, расслабься. Не могу же я бросить старого друга после многолетней разлуки, сам понимаешь. Значит, придется вместе выпить, поесть, а может быть, и заночевать. Естественно, за счет Солли, чтобы его не обидеть. Кстати! Пока он на радостях добрый и щедрый, прикажи слугам покормить Подлюку.
— Будет сделано! — выкрикнул страдающий от горя Хендрик, высовывая счастливое лицо в окно. — Эй! Гарсон или как тебя там! Бой! Парень с совком! Да откликнешься ты или нет?
Оскар насмешливо покачал головой и покровительственно похлопал Хендрика по плечу.
— Никогда не унижайся до вульгарного крика, племянник. Родственнику известного дипломата это не по чину. Смотри и учись, красавчик.
Оскар величественно вышел на улицу, но воспитательную сценку чуть было не испортил слуга, подвернувшийся ему под ноги. Красный как рак паренек даже не заметил, что кому-то помешал. Он обеими руками держался за свой совок и визгливо кричал. С другой стороны совок тянула к себе желтыми от табака зубами Подлюка, косясь на предмет раздора: огрызок плюшки, попавшийся среди прочего мусора. Судя по напряженным лицам, ни кобыла, ни человек уступать не собирались.
— Не ори на лошадь, она тебе в матери годится! — строго сказал Оскар, отряхивая штаны и хватая двумя пальцами слугу за ухо.
От неожиданности паренек взвизгнул и выпустил совок из рук. Мусор рассыпался по крыльцу, а Подлюка тут же сцапала вожделенную плюшку.
Прокрутив пареньковое ухо несколько раз вокруг оси, так что оно покраснело и стало похоже на перезрелый помидор, Оскар подчеркнуто брезгливо вытер руку о вышитый носовой платок и коротко рыкнул, указывая на Подлюку:
— Быстрро! Припарковать и заправить!
На экране появилось красное изображение циферблата. Дрожащая стрелка застыла на шестерке.
Как же, как же, отлично помню это утро!
Третьего только что увезли прямо с борта капсулы в лазарет с жестокой диареей (во время выполнения нашего прошлого задания толстяк не смог себе отказать в устрицах, но не потрудился убедиться в их свежести); дежурная бригада ликвидировала последствия крестного хода; трое опытнейших полевых работников по закону подлости застряли в пентаграммах; а на меня в качестве внеочередного подарка свалилась вся их работа. Спасибо, хоть временного напарника взамен выбывшего по болезни Третьего обещали дать в помощь.
Как сказал куратор:
— Думаю, это будет сюрприз для тебя, ха-ха.
Сюрприз? Наверное, дадут в напарники какого-нибудь древнего ископаемого старичка со склерозом, у которого на срезе рогов уже восемь колец, а оставшуюся девятую жизнь он проводит, постоянно рассказывая молодым о своих подвигах.
Я вошел в архив и остановился перед грифельной доской, на которой мелом были отмечены инвентарные номера и титулы работников. Вот это номер моего нового помощничка, самый дальний стол. Всего-навсего начальный ранг? Да это оскорбление.
Остро заточенная черная стрелка часов, висящих на стене прямо над моей головой, добралась до цифры «восемь». Маленькое окошечко распахнулось и оттуда, словно его пнули ногой, вывалился птичий скелетик. Плюясь кровью, костяная кукушка проскрипела восемь раз и скрылась за дверкой.
Как это всегда бывает в конце рабочей ночи, сидящие за столами писари оживились.
«Перспективные», «Особо ценные», «Безнадежные», «Обмен» и составляющие абсолютное большинство «Топливо» или «Массовка», как любят говорить в котельной, — эти типы людей размножались столь активно, что наш архив давно перерос помещение, в котором размещался. Для того чтобы протиснуться между рядами полок с папками, нужно быть, по меньшей мере, йогом. Я уже не говорю о том, что за столами можно работать только спиной к спине, как сиамские близнецы.
