- Я всё же прошу вас подумать. Возможен путь к взаимовыгодному решению.
Орлана качнула головой, просто чтобы отбросить с лица прядь волос, а Ольвэ прижал три пальца ко лбу в церемониальном поклоне.
Внизу, на огромном сером плацу, строились фаланги, и ветер трепал два флага: лазурно-синий с золотой короной и серый с тремя жёлтыми звёздами. Демоны дёрнули Орлану шепнуть короткое заклинание, выученное тайком. Ольвэ по-прежнему улыбался, даже не подозревая, что его мысли на эти несколько секунд стали громче, чем голос.
- Ничего, в следующий раз я её дожму. Сама будет просить об отмене пошлины.
Спускаясь по крутому склону, Орлана слышала, как тёмные волны Сантарина бьются о каменный берег. Здесь ветер дышал холодом так, что немели пальцы. Вечноосенние деревья роняли листья на дорожку из круглых камней. Через несколько шагов дорожка оборвалась, оставив Орлану на краю склона, внизу которого вспенивалась вода.
Зорг стоял в десяти шагах от неё, оперевшись рукой о ствол дерева.
- Отец!
- Орлана, - он откликнулся, только когда Орлана тронула его за плечо, - я не слышал, как ты подошла.
Рёв воды почти заглушал слова - тогда она потянула его за руку дальше от берега, в глубь вечноосенней аллеи.
- Произошло что-то плохое?
Зорг обнял её за плечи, а по взгляду его становилось ясно, что мысли императора гуляли гораздо дальше леса, что на том берегу Сантарина.
- Ну что ты, милая, всё прекрасно.
Влажные листья пахли осенью, и, собравшись пройтись между деревьями, Орлана едва не порвала блестящую дождевыми каплями паутину. Серебристый паучок метнулся в сторону.
- Нет. Я бы поверила, если бы ты каждый день не уходил из замка в неизвестном направлении. Я...
- Ты испугалась. Прости. - Зорг вынул паучка из её волос. - И замёрзла. Пойдём домой, императрица.
Орлана взяла его за руку и согрела холодные пальцы своим дыханием. Её не слишком тянуло возвращаться в замок, где приходилось делать вид, что всё на самом деле прекрасно, как будто она и не замечала маски боли, возникающей всё чаще на лице Зорга. Хоть он и вёл себя как обычно и так же беззлобно подшучивал над Адальбертоом, засыпающим в ожидании ужина, Орлана чувствовала - не могла не почувствовать - был тот день, в который всё стало не прекрасно.
- Скажи мне, пожалуйста, - попросила Орлана, глядя на жухлые листья на тропинке. Их подсохшие уголки с шорохом крошились под подошвами сапог. - Я устала не знать.
Если бы он рассказал ей тогда о болезни, которую не чувствовал ни один целитель. Если бы тогда, под грохот волн о вырастающие на пути Сантарина каменные глыбы, он бы не повторял снова и снова, что беспокоиться ей не о чем, что было бы сейчас?
Она пыталась помочь - с нелепостью малознающего, - потому что руки тогда дрожали не от холода.
- Я сама проведу совет завтра, хорошо? А ты сможешь устроить себе выходной. - Теплоты её дыхания не хватало, чтобы отогреть его руки.
Но голос отца неизменно внушал спокойствие.
- Хорошо, Орлана. Я думаю, ты со всем справишься одна.
Эта странная фраза не насторожила её. А ведь Зорг уже всё знал и своим молчанием пытался уберечь её от горя. Тогда Орлана сдалась.
- Пойдём в замок? Я приготовлю чай с акантхой.
Даже готовку этого чая для отца она не доверяла никому другому.
Ближе к вечеру всё было готово. Альмарейн почернел от траурных флагов, воцарившаяся на улицах тишина нарушалась только пением ветра. Густой туман стелился по главной площади столицы, и собравшиеся стояли в нём, словно по колено в воде.
Окна домов были наглухо закрыты, и солнце не баловало своим теплом. Слушая, как капли дождя бьются в оконное стекло, Орлана опять переспрашивала у секретаря о подробностях обряда, как будто ещё одно уточнение сделало бы ожидание не таким мучительным.
- И все горевестники вернулись?
- Да, моя императрица. - Он смотрел мимо, и Орлане казалось - в его зрачках отражался туман. - Прибыли представители всех городов и колоний.
Если бы коснуться сейчас руки Луксора или увидеть спокойную, едва тронувшую губы улыбку Ишханди! Но им ни до кого не было дела - ведь только ей одной предстояло проводить Зорга до храма Вселенского Разума, только ей одной - в чёрной мантии и полумаске - предстояло пройти площадь под тысячами взглядов. Сейчас Орлана чувствовала, как всколыхнулась в душе уже подзабытая детская беспомощность, злость на мир, где больше не было его.
Но нельзя сорваться.
- Начинаем, ваше величество. - Словно заметив в посеревшем небе знак, секретарь кивнул. Его пальцы смяли отворот мантии.
... Как только процессия ступила на дорожку из фиолетовых лепестков, все войны единым порывом опустились на одно колено.
Коридор из воинов в тёмно-серых мантиях, усыпанные фиолетовыми лепестками камни площади - Орлана старалась не поднимать головы, шагая следом за погребальной процессией из лодки, плывущей по воздуху и несущей к Храму гроб с телом императора, и четырёх всадников в парадных мантиях - четырёх генералов армии. Мелодичный шёпот колокольчиков, подвешенных к сбруе гигантских белых волков, казался пением.
Тихим пением ветра. Орлана никогда не плакала на похоронах. И сейчас, глядя, как нежные лепестки цветов сминаются под её сапогами, она вспоминала такой же хмурый день в пригороде Нью-Питера, когда хоронили бабушку, и старый автобус тащился по утонувшим в грязи улицам. Попрощаться вывели соседку - два рослых внука держали её под руки. Полуслепая старуха припала к гробу, где, по глаза закрытая саваном, лежала почти как живая бабушка, и взвыла так горько и безнадёжно, что тогда, единственный раз, к горлу Орланы подступили слёзы. Больше она не плакала, только злилась.
Злилась на пьяных могильщиков, которые так и не успели вырыть могилу, на старух, отталкивающих её от поставленного на две табуретки гроба. Злилась, когда мама шепнула ей на ухо, что можно не целовать умершую в лоб, прощаясь, можно лишь сделать вид, если противно. Злилась на не унимающийся дождь.
Сейчас дождь прибивал фиолетовые лепестки к мостовой. И, неслышно ступая, белые волки шли к громаде Храма. Орлане почудился запах дыма, она подняла голову: в стене Храма открылась высокая арка, и там, внутри, глубокая темнота нарушалась только мерцанием белого пламени.
Воины по обе стороны от неё всё ещё стояли, опустившись на одно колено, и капюшоны мантий скрывали их лица. Остаток пути она прошла уже не по камням - по жёлтым листьям.
В центре залы на каменном возвышении покоилось его тело, освещённое белым пламенем у изголовья. Орлане приходилось ломать себя, чтобы - даже мысленно - называть недвижимую восковую куклу перед собой отцом. Приближаясь, она видела его бледные руки, сложенные на рукояти посоха. Видела, как в его янтарном навершии едва тлеют некогда живые искры.
