Хейзит подтянул левый рукав шубы и убедился в том, что красивый пестрый шнурок по-прежнему обвязан вокруг запястья. Этот шнурок, недавно полученный из рук мерзкого старичка но имени Скелли, давал ему право на свободный проход в замок, включая центральную башню, Меген’тор, где исстари обитали правители вабонов. На благо или на погибель оказал Локлан ему эту услугу? «Погибель, — подумал Хейзит, — дело нехитрое». Но вот за благо придется не на шутку побороться. И уж лучше со шнурком, чем без шнурка.
Телегу тряхнуло. Исли выругался. Впереди уже маячили высокие ворота.
До последних событий в Пограничье и на окраинах Вайла’туна Стреляные стены при всей своей прочности и внешней неприступности выполняли весьма условную роль, отделяя более зажиточную часть от, скажем так, менее зажиточной. На них никогда не было эльгяр,[7] как, собственно, и рант, по которым те могли бы ходить. Даже караул приближался к воротам лишь затем, чтобы изредка закрывать их на ночь. Теперь же там постоянно несли службу, точнее, круглые сутки скучали с десяток пеших стражей и пара конных. Появление телеги вызвало в их рядах явное оживление. Оба всадника решительно направились навстречу, всем своим видом красноречиво показывая, что придется остановиться. Хейзит сбил шапку на затылок. Его не признали, хотя иногда предъявлять пропуск не требовалось.
— Что везем? — поинтересовался один из всадников.
— Пока ничего, — ответил Хейзит, неспешно доставая и разворачивая перед носом стража верительную грамоту.
— Куда направляетесь? — более дружелюбно осведомился второй.
— Спасать Вайла’тун, — зачем-то буркнул Исли.
Всадники переглянулись.
— На строительство едем, — поспешил уточнить Хейзит, ткнув рукой в направлении уже различимых костров, которыми землекопы отогревали промерзающую глину. — Мы тут теперь часто проезжать будем.
— Что у вас там? — Первый всадник подвел коня вплотную к телеге и похлопал рукавицей по сваленным в кучу шкурам.
— Рыба, — не оглядываясь, через плечо ответил Исли. — А вам-то что? Запрещено разве?
— Проверяем, — холодно бросил страж и на глазах пораженного такой наглостью Хейзита откинул верхнюю шкуру в сторону.
Под ней действительно оказались две кадки с заледеневшей рыбой.
— Проезжайте, — почти в один голос гаркнули всадники и первыми загарцевали обратно к воротам.
Когда ворота наконец оказались позади, Хейзит оглянулся и процедил сквозь зубы:
— Совсем сдурели, дармоеды! Проверяют они, видите ли! Я знаю, что они проверяют. Беглецов наших ищут, которых и след простыл. Будто Локлан поперся бы напрямик через их тухлые ворота. Раньше сторожить надо было.
Исли предпочел промолчать. Только пустил лошадь поживее.
По эту сторону Стреляных стен Вайла’тун разрастался слабо. Сказывались, вероятно, постоянные ветра, дувшие с Бехемы и доносившие зябкую водяную пыль. Избы стояли значительно реже, чем в направлении Пограничья или даже с противоположной стороны от замка, вниз по течению, где селились рыбаки. Традиционно здесь преобладали семьи потомственных пастухов, чьи стада коров и овец давно облюбовали пышные луга, простиравшиеся с весны по позднюю осень аж до самого карьера, и хлеборобов, снимавших на плодородных землях иногда по два урожая за лето.
Изначально предполагалось, что Хейзит будет жить вместе со строителями и гончарами в новой мастерской при печи. Во всяком случае, таково было распоряжение Локлана. Первые две ночи Хейзит честно провел в землянках землекопов, трудившихся на карьере почти постоянно.
Сразу же стало понятно, что такую мастерскую, какую хотел соорудить Локлан, каменную и надежную, чтобы ее обитатели не боялись ни стужи, ни врагов, за здорово живешь не построить. Нужны были лиг’бурны, а их-то как раз в ближайшее время взять было неоткуда. Решили сосредоточить усилия на постройке самой печи. Для этого трудами Ниеракта и его людей было сложено несколько обычных печек, в которых с утра до ночи поджаривались камни для главного строительства. Однако землянки землекопов не смогли вместить всех желающих. Пришлось спешным порядком вызывать плотников на постройку хотя бы временных деревянных жилищ и усиливать вооруженную охрану, которая теперь сопровождала частые вылазки на ближайшую опушку леса за бревнами.
Вскоре выяснилась еще одна трудность, способная заметно усложнить и затянуть работы: от ночных заморозков глина в карьере каменела не хуже, чем в печи. Чтобы не останавливать добычу, стали разводить костры, которые сейчас указывали Исли прямой путь через стену все усиливающегося снега. Для костров требовались дрова. Рейды на лесную опушку участились, что прибавило волнений всем — и дровосекам с плотниками, и охраняющим их виггерам.
Поскольку глина для нужд вабонов требовалась всегда, ничего нового в необходимости зимой жечь костры и работать не только лопатами и ковшами, но и заступами с кирками, собственно, не было. Смущали землекопов — и в особенности их грозного начальника по имени Конрой, а по кличке Детка — две вещи: слухи о возможном нападении лесных дикарей, подтверждавшиеся усиленной охраной, и отсутствие надбавки к жалованью за риск и дополнительные зимние трудности.
Приступая к работе, Хейзит знал лишь о том, что карьер принадлежит замку и что слово Локлана обеспечивает бесплатное получение всей необходимой глины. Об остальном у него голова не болела. Землекопы стояли на довольствии Ракли, вопросы с ними по-свойски решал Олак, упомянутого Конроя Хейзит видел разве что мельком, и все было бы ничего до сих пор, если бы на следующее утро после побега друзей Хейзит не осознал, что остался со всем этим один на один. Ни Локлан, исчезнувший сразу же после общего разговора у Томлина, ни Олак, имевший такую возможность весь последующий день, но, вероятно, слишком занятый мыслями о предстоящем, его не предупредили и никаких соответствующих напутствий не дали. При этом на карьере Хейзита поспешно представили всем как главного, так что теперь он вправе был ожидать, что снежный ком забот свалится именно ему на голову.
Когда накануне Хейзит уезжал отсюда ночевать домой, работы продолжались с неизменным упорством, во всяком случае, внешним. При этом он отдавал себе отчет в том, что уезжает не только потому, что спать пока было негде, но и потому, что пребывание ночью в обществе землекопов может закончиться для него не очень хорошо. Стоило слухам о бегстве Локлана подтвердиться исчезновением Олака, который раньше всегда сопровождал Хейзита, отношение Конроя к происходящему резко изменилось. На своих людей он по-прежнему покрикивал, чтобы лишний раз не расхолаживать, однако Хейзит замечал, что сам он стал от работы отлынивать и все больше косил в его сторону недобрым глазом.
