— Н-не понял?
— Фарид умудрился подставить их под хейсаров…
— И?
— Половины отряда уже нет… А остальные… — Ансельм подхватил со стола свиток и бросил его иерарху: — На, читай!
Брат Рон проглядел коротенькое письмецо и… улыбнулся:
— Хм… В Алат? А Надзирающие в отряде есть?
Второй день третьей десятины третьего лиственя.
…Здесь, в предгорьях Шаргайльского хребта, Серебрянка оставалась холодной, как лед, даже летом. А сейчас, в середине третьего лиственя, она просто дышала морозом.
Потрогав воду пальчиком, леди Мэйнария зябко поежилась и затравленно посмотрела на меня:
— Она же ледяная!!!
Я кивнул и бросил на землю собранный по дороге сушняк:
— Да. Но больше помыться негде…
Баронесса брезгливо потрогала свои волосы, сморщила носик и неуверенно потянулась к шнуровке колета.
Мысленно усмехнувшись, я снял с плеча котомку, присел на корточки и вытащил из нее сверток с мыльным корнем, пучком мочала и чистой нижней рубашкой:
— Вот. Пригодится…
— Спасибо… — обрадованно воскликнула леди Мэйнария, выхватила его у меня из рук и, непонятно почему покраснев, унеслась к здоровенной иве, растущей у самой воды в паре десятков шагов вверх по течению.
Проводив ее взглядом, я занялся костром — сложил мелкие ветки домиком, обложил их деревяшками покрупнее, потом подтащил к ним пару бревен, валяющихся на берегу, и взялся за кресало…
… Мылась баронесса недолго — от силы минут десять. Но за это время успела замерзнуть до такого состояния, что, выбравшись из воды, не смогла ни толком одеться, ни просушить волосы.
— Х-х-холод-д-дно… — стуча зубами, подбегая к костру, пролепетала она, присела на корточки и протянула руки к огню. — У-у-у, как хорошо!!!
У меня перехватило дух и остановилось сердце: я тут же уставился на нее и… увидел Ларку: рыжие волосы, разбросанные по плечам, синие трясущиеся губы и покрасневшие, негнущиеся пальцы.
— З-з-заканчиваю… — не переставая полоскать в проруби какую-то тряпку, непослушными губами пробормотала сестричка. — Осталось д-две прост-т-тыни…
— Вечер… Никто не видит… Дай, помогу! — с ненавистью покосившись на окна верхнего этажа донжона замка Тьюварр, предложил я.
— Нос в к-к-карауле… — вздохнула Ларка. — Если з-з-заметит — обязательно д-д-доложит Гус-с-сыне. И т-т-тогда я опять получу плет-т-тей…
— Червяк! Слизень!! Мокрица!!! — сжав кулаки, зашипел я. — Вырасту — переломаю ему все кости!!!
— Нос уже с-с-сломали. Не помогло… — фыркнула Ларка. — К-к-каким был, т-т-таким и остался…
— Тогда… Тогда…
— Иди к-к-ко мне, защитник! — улыбнулась она, бросила простынь в корзину, обняла меня и запустила руки за пазуху: — У-у-у, как хорошо!
— Что-то не так? — увидев, как изменился мой взгляд, испуганно спросила баронесса. Потом оглядела свою рубашку, заметила, как топорщится мокрая ткань на сжавшихся от холода сосках, зарделась и, прикрыв рукой грудь, вскочила на ноги: — Ты… Ты…
Пожав плечами, я уткнулся взглядом в огонь, а через пару мгновений снова уставился на баронессу. На этот раз — с удивлением: вместо того, чтобы продолжить возмущенную тираду и обозвать меня похотливым животным или еще чем-нибудь в этом роде, леди Мэйнария вдруг вздохнула и примирительно пробормотала:
— Прости… Мне показалось, что… Ну… Просто у тебя был такой взгляд, как будто…
Я не поверил своим ушам: передо мной извинялась целая баронесса! Причем извинялась не просто так, а искренне!
В общем, промолчать у меня не получилось:
— Ничего…
… Всю дорогу до охотничьего домика леди Мэйнария молчала. И во время ужина — тоже. А после него, забравшись на свое ложе и дождавшись, пока я потушу лучину, неожиданно заговорила:
— Кром?
— Да, ваша милость?
— Тогда, в Атерне… Я слышала звуки боя… Это были люди графа Варлана?
Я перевернулся на бок, вгляделся в темноту и зачем-то кивнул:
— Угу…
— Значит, замок они захватили?
— Угу…
— Их было много?
— Угу…
Баронесса помолчала несколько минут, а потом еле слышно прошептала:
— Как ты думаешь, что с моей мамой и братом?
Я вспомнил разговор, услышанный на лестнице, потом словно воочию увидел окровавленное детское тело, лежащее поперек кровати в покоях барона Волода, и угрюмо вздохнул.
Услышав вздох, леди Мэйнария тихонько всхлипнула, помолчала минуты две и… все-таки уточнила:
— Ты так думаешь или… знаешь?
Я зажмурился… и услышал, как скрипнуло ее ложе. А потом — и шорох босых ног по полу.
Девушка остановилась рядом с моей лавкой и умоляюще выдохнула:
— Кром! Ну, пожалуйста… Я должна знать!
Странно, но в ее мольбе мне вдруг почудились стальные нотки!
«Белая кровь…» — подумал я. И, немного подумав, решил, что она действительно имеет право знать, что стало с ее родными: — Ваш брат погиб… Точно… Я видел тело в его покоях…
— А мама?
— На четвертый этаж я не поднимался, но слышал… разговоры…
Через некоторое время баронесса догадалась:
— Ссильничали?
Я еле слышно вздохнул, услышав, как скрипят зубы ее милости. И поему-то почувствовал себя виноватым.
Ее милость молчала целую вечность. А потом горячечно зашептала:
— Кром! Скажи, ты убил хоть одного из них?
— Угу…
— Слава Вседержи… — начала, было, она и прервалась на полуслове. Потом мою руку обожгло ее прикосновение:
— Кром?
— Да, ваша милость?
— Ты спас мне жизнь… Но… почему мне?
— Кро-о-ом? — в голосе Элларии звучала самая настоящая вина, и я мгновенно проснулся.
— Да, Ларка?
— Почему мне?
Я приподнялся на локте и непонимающе вытаращил глаза:
— Что «мне»?
Сестричка подняла руку и продемонстрировала мне мой вчерашний подарок:
— Варежки…
— А кому? — удивился я.
— Маме… Сатии… Кому-нибудь еще…
Я понизил голос:
— Мама уже давно не встает… Сатия мне просто нравится… А тебя я люблю! Больше всего на свете…
— Я тебя тоже люблю… — выдохнула сестричка и улыбнулась. Так ласково, что у меня на глаза навернулись слезы…
— Кро-о-ом? Почему мне?
Что я должен был ей сказать? Что она — тень Элларии? Ожившее воспоминание? Или подарок Двуликого к концу моего Пути?
— Ваша милость, давайте спать: утром мы идем в Аверон…
… Запалив лучину, я закрепил ее в держателе, повернулся к ложу леди Мэйнарии и мысленно вздохнул: судя по еще не подсохшим пятнам от слез на плаще, она проплакала всю ночь. И забылась сном перед самым рассветом.
