– Не «выдавать замуж», а «женить», – поправил Роман. – Ты действительно так сильно любишь моего сына?
– Еще как!
– Понятно, – вздохнул президент и вдруг, улыбнувшись, добавил: – Хотел бы я, чтобы Эстер хоть раз выкинула что-нибудь подобное ради меня. М-да, ребята, все же заварили вы кашу… долго придется расхлебывать.
– А что, вас и в самом деле могут исключить из президентов? – Пилат внимательно рассматривал вазу с цветами. – У вас будут большие неприятности из-за нас, да?
– Ну, надеюсь, из президентов меня не исключат, но придется потрудиться, чтобы замять эту историю.
– Мы правда не думали, что все так обернется, – оправдывался сроут, – честно слово, мы просто хотели, чтобы эти все павианы не очень-то о себе воображали, а то, понимаете ли, вашей жене даже показать нас было стыдно!
– О чем ты говоришь? – нахмурился Роман, и Ирвин передал ему свой разговор с Эстер.
– Понятно… – нахмурился президент еще больше. – Тогда примите мои извинения за супругу, больше ничего подобного не повторится.
– Ну, что вы, – замахал руками Фантус. – это мы у вас должны просить прощение за то, что испортили весь вечер и вам теперь наверняка крепко влетит от всех этих надутых типов.
– Наверняка влетит, – усмехнулся Роман, – но, честно сказать, я уже давно так не смеялся. А какая глупая физиономия была у леди Эвелин, когда ты, Фантус, предложил ей сняться на карточку вместе с ее сыном. А ведь это был ее новый муж.
– Значит, вы на них не сердитесь? – спросил Ирвин. – Они же из самых лучших побуждений.
– Конечно, сержусь, разве не видно? – улыбнулся Роман. – Ладно, что случилось, то случилось, давайте перекусим, смотрите, сколько всего вкусного.
– Верно! – обрадовался Пилат. – И что самое главное, все теперь достанется нам и только нам!
– Эй, музыканты, чего притихли? – крикнул сроут. – Давайте музыку! Прием в честь сэра Байрона начинается!
Глава тридцать шестая: Ночной разговор
После скандального приема прошло больше двух месяцев. Историю замять не получилось, газеты долго пережевывали случившееся, но это не повредило президенту, а наоборот, удивительным образом увеличило его популярность, и теперь не было никаких сомнений, что он без труда победит на выборах. Сроут с Пилатом пообещали взять на себя разработку продовольственной программы, а Амиель собиралась заняться оборонной промышленностью. Роман Расколь пообещал обдумать и рассмотреть все предложения.
Бенджамен подал в отставку и уехал в санаторий лечить нервную систему. Эстер долго ни с кем, кроме сына не разговаривала, но потом, все же, начала постепенно общаться с мужем и со всеми остальными. Но она еще долго припоминала президенту о том, что в тот злополучный вечер, Роман, Ирвин, все его друзья и почти весь персонал резиденции долго веселились и разошлись далеко за полночь, причем президент непристойнейшим образом выплясывал в дуэте со сроутом.
Жизнь текла своим чередом. На всех приемах Амиель неизменно появлялась вместе с Ирвином но, тем не менее, она чувствовала, что они все больше и больше отдаляются друг от друга. Ирвин стал молчаливым и замкнутым, почти все время он проводил в своих покоях и однажды Пилат, к своему безграничному ужасу, услышал, как он плачет. Друзья немедленно собрали экстренный совет.
– Значит так, – сказал пес, – с нашим мальчиком происходит нечто совершенно скверное. Нам он ничего не говорит, но и так ясно, что дело – дрянь. Как вы думаете, что с ним?
– Они его уже совсем замучили! – возмутился сроут. – Он делает все, что они ему говорят, старается хоть как-то вписаться в эту жизнь, чтобы его родителям не было за него стыдно, но это не его жизнь! Не его!
– Ты думаешь, он именно поэтому страдает?
– Да, Амиель, да! Он делает то, что ему непонятно, несвойственно, а иногда и вовсе противно!
– А как нам быть?
– Думаю тебе, Амиель, надо спрятаться в его комнате, а когда он придет и опять замкнется сам с собой, выйти и поговорить с ним.
– Ладно, – кивнула девушка.
Она отправилась в комнату Ирвина и закрыла за собой двери.
Ирвин вернулся с очередной конференции поздней ночью, когда Амиель, сидя на стуле за портьерой, уж из последних сил боролась с дремотой. Слуги переодели юношу и удалились, оставив его одного. Несколько минут Ирвин бесцельно бродил по комнате, а потом поднял матрац кровати и вытащил саблю – подарок капитана Жилля. Свет ламп заиграл на остро отточенном клинке, Ирвин присел на кровать, положил саблю себе на колени и погладил позолоченную рукоять. Помимо его воли и желания, слезы одна за другой закапали на сверкающий металл.
– Ирвин.
Он вздрогнул и поднял голову.
– Амиель? Я не слышал, как ты вошла.
– А я и не входила, я с вечера здесь сижу за занавеской и жду тебя.
– Зачем?
– Затем, чтобы поговорить, – она присела на низенький пуфик, – Что происходит, Ирвин? Что с тобой?
Он пожал плечами и отвернулся.
– Только не надо говорить, что все в порядке, я знаю, что это не так. Скажи мне, что с тобой, ведь мы с тобой лучшие друзья, не так ли?
– Так, – тихо ответил он. – Я не знаю, что со мною, мне кажется, я медленно умираю. Я чувствую, что живу в клетке, в каком-то зоопарке. Эти люди, Амиель, эти люди! Если бы ты только могла себе представить, сколько в них ненависти, лжи, злобы и подлости! Сизоры-людоеды по сравнению с ними, просто безобидные чайки! Амиель, если бы нам по дороге все время встречался такой народ, мы бы умерли в самом начале пути! Здесь совершенно нет воздуха, нигде нет! Даже когда меня привозят на дачу, я все равно задыхаюсь. Вокруг меня постоянно люди, люди, люди! Они не дают мне делать то, что я хочу! Никогда! Порой мне совсем не хочется жить, ты понимаешь меня, Амиель?
– Да, понимаю, – девушка положила его саблю на кровать и взяла Ирвина за руки. – Но, что же нам делать? Теперь это твоя жизнь, твой дом…
– Это не моя жизнь и не мой дом! Мама Эстер все время пытается сделать из меня хоть какое-то подобие сына президента, и я вижу, что она все время наблюдает за каждым моим движением, прислушивается к каждому моему слову! Порой мне хочется встать с расправленными плечами, с безупречной осанкой и окаменеть навеки с умным выражением лица и с этой дурацкой улыбкой, которую от меня требуют! Отец, как может, пытается скрасить мое существование, но я так редко его вижу. Мне по ночам снится океан, леса и ветер… Я не могу, не хочу так больше жить, Амиель! Я шел в Шандолу, в свою мечту для того, чтобы научиться отделять зерна от плевел и, кажется, я кое-чему, все-таки научился. Но только не тому, как безошибочно определять причины и повод революций, и смысл всех этих бессмысленных безобразных войн! Я многое понял, понял, что хочу вернуться обратно в параллельный мир Дубрава.
