Я свернула на желтую тропинку, дважды пересекла ручей, населенный красно-золотыми рыбками, и забрела на уютную поляну. На ней за столиком сидели дети и склеивали из бумаги зверушек под руководством внимательного наставника. Рядом играли на скрипке две женщины - полные, в платьях из плотного блестящего атласа, подвязанных по местной моде под грудью. Я задержалась рядом, вслушиваясь в мелодию - чуть грустную, но столь необычную для меня, что я даже вздрогнула, когда скрипкам из-за деревьев откликнулись флейты и еще один инструмент, неизвестный мне, струнный, с глубоким звуком. Позади подключились трещотки и бубенцы.
Миг, и воздух наполнился прекраснейшими из слышанных мною звуков. В мелодии была тоска и страсть, мечта и радость улетающего в небо воздушного змея, когда нет преград - ни земных, ни небесных. Я отчетливо видела его, склеенного из ярких лоскутков разноцветной бумаги, с привязанными шелковыми ленточками. Змея, формой напоминающего птицу. Сокола…
Кто- то коснулся моего плеча. Мелодия, оказывается, уже рассеялась, сменилась другой, не способной потревожить сердце. Я обернулась и увидела седобородого старика с посохом в усыпанных пигментными пятнами руках, в широкополой соломенной шляпе, придающей ему сходство с грибом.
- Вы так растрогались, госпожа! - сказал он мне, поклонившись. - Вы не здешняя?
Я мотнула головой, достала платок и вытерла глаза. Мне стало стыдно, но старику польстили мои слезы.
- Когда простые люди плачут или смеются от моей музыки, это дороже похвалы Императора, - снова поклонился он.
- Вы автор. И вы музыкальный чародей, - ответила я, рассматривая его получше. Ростом он был ниже меня, легок в кости, высушен временем. Посох скорее носил для важности, чем для опоры. Сейчас, наблюдая за мной, он сложил руки на резном навершии, оперся о них подбородком. Седая борода казалась продолжением белого узора на полированном дереве.
- Если чародей, то необученный. Хотя Император уверен - я могу своей музыкой заглядывать в прошлое и будущее. Мне это лестно. Мелодии звучат именно тогда, когда приходит их время. И непременно кто-нибудь связывает их со своей жизнью. Как вы сейчас.
Я благодарно кивнула и уже собралась уходить, но все же спросила:
- А как называлась та мелодия?
- Странствие Сокола ко дворцу Небесного Императора.
У меня перехватило дыхание. О моем Соколе? Или я так ошалела от тоски, что повсюду вижу Номара?
- Кто такой Сокол? - решила выяснить я.
- Сразу видно, не местная, - обрадовался возможности продолжить беседу старик. - Сокол - главный герой древнего эпоса Калессы. Он был сильным и славным воином, которому боги подарили умение превращаться в птицу, чтобы он смог слетать за край земли и принести выкуп за дочь императора, красавицу Кальринэ. Он отправился в странствия на долгих три года, победил много врагов, долетел до врат дворца Небесного Императора, принес волшебные цветы из его сада, дарующие людям жизнь длиннее эльфийской, добыл самоцветы с гор, чьи вершины не видели тепла со дня сотворения мира. Много даров было.
Но капризная красавица рассмеялась в лицо воину, заявив: "Я подшутила над тобой, низкорожденный. А ты поверил". Не оценила она даров и отказалась от его любви, выбрала другого в мужья, прельстившись блеском золота и знатностью рода. И рассыпались в прах цветы, померкли камни, а сам Сокол воскликнул тогда: "Зачем мне крылья, если я не смог долететь до своей любимой? Зачем мне дом, если меня там никто не ждет?"
Он поднялся на высокую-высокую гору, чтобы броситься с нее в самую глубокую из пропастей, не ведающую солнца, служащую руслом реке Смерти. Но боги пожалели его, не позволили упасть. Воздушные потоки подхватили Сокола под широкие крылья, понесли над землей. И летел он до тех пор, пока внизу не разглядел девушку - простую селянку, и понял - по красоте превосходит она императорскую дочку в тысячу раз, по уму - в миллион. И спустился он к ней с небес, и переложил лететь с ним к дворцу Небесного Императора в волшебные сады. И она, говорят, ответила согласием.
Старику нравилось рассказывать, и я слушала, затаив дыхание, хотя, к моему Соколу легенда никакого отношения не имела. А ведь я ни разу не поинтересовалась, отчего Номара прозвали Соколом?
Прозвища брали себе все чародеи и ведьмы, а так же те, кто состоял на императорской службе. Возник странный обычай благодаря эльфам. Пока выговоришь их десятиэтажные имена да еще со всеми титулами и званиями - поседеешь. Чтобы сгладить различия в происхождении, не создавать лишних поводов для взаимных обид и неловкостей, вначале в Ири, затем и в прилегающих странах ввели прозвища. Кому-то посчастливилось выбирать их самим, кому-то, как Убогой Вильде, не повезло - языкатый народ сам решал - как величать своего героя…
… Вечером курьер Ревинга "представил" мне ведьму - умопомрачительно красивую, светловолосую, непростительно юную на вид. Меня поразило наивно-удивленное выражение ее лица, моего спутника - алое платье, туго сидящее на полной груди. Я видела, как курьер жадно ласкал ее взглядом, как сворачивали шеи мужчины, когда госпожа невесомо парила над мостовой, как отчаянно завидовали они мальчику-пажу, несшему за ней чемоданчик из выкрашенной в алый цвет кожи.
"Таре подражает - и цветом одежды, и мастью", - раздраженно подумала я, ощущая, как в душе зашевелилась женская неприязнь.
Ночью, вдоволь налюбовавшись на ее балкон из дома напротив, я явилась к ней, спящей. Склонилась над облачками раздумий, клубившимися над ее крашеной головой, потянула за туманный завиток, шепча имя Ревинга. Ага, можно разматывать пряжу мыслей. Вон оно, то самое облачко. О, моя дорогая, как ты его презираешь! За что, интересно?
Я тихо хмыкнула. Девица оказалась на редкость завистлива. На любой чужой успех смотрела как на личное оскорбление, любую реплику, касающуюся профнепригодности - воспринимала на свой счет. И коллега-ведьмак, собравший тысячи последователей, был ей крайне неприятен.
Милочка, тебе сказочно повезло - ты встретила меня. Меняем презрение на интерес, отчуждение - на симпатию, зависть - на искренний восторг. Я сказала - искренний. Замеча-а-ательно!
Полюбовавшись на результаты своего труда, я с чистой совестью проснулась в снятой мне комнате. Ночь. За дверью читает книгу провожатый. Я вышла к нему, подсмотренным у Ветра заклинанием нагрела воды в кувшине, заварила чай. Потом, обнаружив на стене лютню, осторожно сняла инструмент, впервые за четыре года с окончания учебы коснулась струн. Странно, пальцы помнят аккорды, сами принимают нужное положение на грифе. Повторить бы мелодию, услышанную в парке… Нет, не судьба, не сумею.
