Георгий занялся телом, которое теперь было еще и фрагментировано — вторую форму рассечение разделило на пять неровных кусков, хотя вставшему бы едва распороло костяную шкуру.
К тому времени, как сторожа упаковали и отнесли к воротам, уже стемнело. Геогрий ушел к колонке, пока еще не отключенной на зиму, помыть руки, а Полина, протащив сумку через ворота, накинула на створки цепочку, замок и остановилась его подождать.
Как раз в этот момент на нее вынесло Настю. И тут Лука оценил степень Настиного везения — не удивись Полина так сильно, будь она чуть менее уставшей и соображай получше, подойди Георгий хоть на минуту раньше — Князеву убили бы там же, около ворот.
Но Полина, увидев Настю, засуетилась, замешкалась, пробормотала что-то в ответ, для маскировки сгребла сложенные у входа мусорные пакеты с полинявшими цветами и венками, уложила в сумку поверх тела и потащила ее в сторону домов.
Груз она сбросила сразу за углом, за ближайшим мусорным баком. Позвонила кому-то. Что ей ответили, Лука не понял: картинка и так мигала, рябила, а звука не было вовсе — Полина срочно тратила силы, чтобы показать как можно меньше. Сквозь Раевское начинал просвечивать деревенский погост и тонкая, похожая на насекомое палочника, фигурка поднятой.
Лука сосредоточился.
Полина дала себе минутную передышку и, сделав небольшой крюк через дворы, вышла к северной ограде Раевского. Там ждал Георгий — разомкнул для нее замок и впустил внутрь.
Все, что происходило дальше, перед Лукой прокрутилось уже на бешеной скорости, словно киномеханику в будке надоело вертеть один и тот же фильм, и он решил смонтировать его на свой вкус. Лука только успевал шепотом костерить Полину и подкидывать ей вопросы. Картинка мигала, иногда двоилась. Но он выдоил из нее все, до последнего воспоминания — все, что произошло прошлой ночью на Раевском. И понял, что совершенно не знает, что теперь делать.
Это было ужасно. Это было гениально. Это было просто.
Павел, которого вела безумная, деформированная любовь к сестре, ухитрился дотумкать до того, до чего не додумались все эти институты и умники с тремя степенями. Вундеркинд хренов, чтоб его плитой. Хотя его и так…
Полина показала все, а увидел Лука и того больше.
Например, Егора, который стремительным призраком мелькнул за спиной Инги. Левая рука и бок были у него измазаны чем-то темным — видимо, он уже успел разобраться с Георгием, которого после подсмотренной смерти сторожа было как-то не жаль.
Егор замер точно статуя рядом с высоким обелиском и смотрел, как Павел поднимает в третью форму своих. Дождался, пока они перестанут корчиться, наращивая на себе мясо и кожу.
А потом прошел сквозь Павла, как огромный мощный грузовик. От удара того разорвало почти надвое. А Егор обогнул Ингу по широкой дуге, точно чумную, посмотрел на Полину как на нечто несущественное и ушел. Лука едва успел отследить его глазами. Все заняло пару секунд.
Вот тебе и добрый друг детства. Вот он, стартовый пистолет для стартового капитала. Согреться об высшего упокойника — тут не только память получишь...
Только что вставший костяной король производил сильное впечатление — огромный, мощный, быстрый как летучая мышь, с фантастической нечеловеческой пластикой. На квартире у Насти он уже и вполовину не был похож на то, что Лука увидел сейчас: наверное, успел впитать ухваченное у Георгия и Павла, да еще от самой Насти подкормиться.
Лука завертел головой, старательно стряхивая пелену перед глазами: там все еще кричала Инга, сомнамбулически покачивались две вставшие, послушно доращивая на себя мясо, и в ужасе суетилась Полина, хватаясь по очереди то за руку уже мертвого Павла, то за плечи еще мертвой дочери.
Пелена расползлась неохотно: Лука успел углядеть, как Полина скопом оттащила всех к воротам и усадила в автомобиль. Инга к тому времени уже пришла в себя и помогала маленькой вставшей, которая никак не могла выровнять себе длину конечностей и все время запиналась ногами об асфальт.
Старшая вставшая вела себя как ростовая равнодушная кукла — шла вперед, если ее подпихивали, села в машину, не противясь.
Полина вернулась — безуспешно искала Георгия. Звала, кричала. Но могила Егора была в глубине, и тела, вернее его ошметков, она так и не увидела. Потом пришла Инга, и они положили все, что осталось от гениального Павла, в черный мешок, вернулись к машине и...
…и зазевавшегося Луку ударило сзади по шее.
Глава 10. Настя
На погосте Егор стряхнул с себя Настю как пушинку прямо на землю, засыпанную палой листвой, рыкнул:
— Проверь! Чтоб не лезли! — и рванул куда-то вперед, она даже не успела засечь направление. Просто мелькнул светлым силуэтом между стволами дальнего осинника и растаял.
Стало тихо.
— Чтоб тебя плитой! — неискренне пожелала Настя, растерла заледеневшие на холодном ветру уши и огляделась.
Луна на пару с брошенным между могил фонарем давали шанс не свернуть себе впотьмах шею.
Лука тут явно работал: через пару могил, у развороченного цветника и покосившегося креста кучей лежали его разгрузка, куртка, ботинок и использованные покрышки. Чуть дальше, прямо на дорожке вытянулась вторая форма — странная, полупрозрачная и тонкая, словно лапша. Где голова, где ноги — уже не определишь.
Клиент вяло шевелился и с каждым движением истончался все сильнее. Настя нащупала в кармане выданную Лукой заготовку и приготовилась работать, причем в неизвестность: закатывать обратно вторую форму, поднятую чужими руками, ей еще не приходилось. Ну, в теории понятно, что и как делать, однако последние пару дней все бесперебойно работающее раньше теперь работать отказывалось.
Вот и сейчас опять сыграла отрицательная карма творящегося вокруг дурдома: Настя даже открыть печать не успела — клиент совсем уж жалко вытянулся и, истончившись до состояния истрепанных веревок, ушел в четвертую форму. Сухую, ломкую — хоть вшестеро складывай и упаковывай в пакет. Сам ушел. Настя отстраненно прикинула, что зафиксируй она это на камеру — запись у нее бы с руками оторвали. Может быть, даже в прямом смысле. Добровольный уход второй формы без перехода в третью — это как разумный костяной король: в байках встречается, а на практике никто не видел. Правда, сегодня чудеса радости не добавляли. Наоборот, чем больше все шло наперекосяк, тем тревожнее становилось.
Настя сунула глиняную покрышку обратно в карман, накинула на себя разгрузку Луки. Потом подумала и осторожно взяла пистолет, стараясь держать его на отлете — в оружии она не разбиралась, а прострелить себе ногу хотелось меньше всего. Заряжен он или нет, на предохранителе или снят — прах его разберет, лучше поосторожничать.
После подхватила свободной рукой ботинок, фонарь и на спринтерской скорости обошла-обежала погост. Везде было здорово натоптано, тихо и пусто. В двух местах четвертая форма лежала поверх могил, но уже прахом. Достаточно старым, но не Лука же его наружу вытащил, значит, тут было как на Скворцовском — солидного возраста мертвецы решили пошалить.
Истощенной второй формы больше не встретилось, и хорошо: веяло от нее чем-то худшим, чем просто смерть. Какой-то тотальной безнадегой.
Используя весь талант, Настя прислушалась — кладбище молчало. Ни звона, ни вибраций.
Зато земля под ногами дрогнула снова, только, похоже, погост тут был ни при чем — дрожало там, на Рассохе. Но отклика здесь не последовало — Лука очень качественно все упокоил.
Настя заторопилась, закрыла ворота, навесила печать из заготовок — не жадничая, на мощный состав. Потом обошла кругом, проверяя ограду — та на первый взгляд была в порядке. Слабые с виду старые печати Настя заменила на новые, перевела дыхание и с чувством выполненного долга быстро зашагала в сторону Рассохи, иногда почти переходя на бег.
Бежать по подлеску в чужих кроссовках, которые едва не слетали с пяток, было неудобно — пару раз она чуть не покатилась кувырком, запнувшись о торчащие из тропинки корни. В третий раз, угодив в небольшую, но коварную яму и едва не расплатившись за невнимательность переломом лодыжки, Настя решила скорость сбавить.
