А дальше она просто работала. И ждала Павла. Он теперь был для нее только Павел, словно и не существовало времени до того, как он принял имя согласно категории.
Он вернулся через два года.
С новой категорией, готовым планом и деньгами для безбедного существования пяти человек в ближайшие сто лет. Ежу было понятно: даже руководя столичной СПП, таких денег не добыть, и дело смердит криминалом и несанкционированными подъемами.
Но Полина не стала задавать вопросов, она взяла деньги и купила дом. На Рассохе.
Там было все необходимое: новый коттедж с забором, старый деревенский погост и древний могильник. Шесть комнат, водопровод, много мертвых в первой форме, которых никто никогда не поднимал, и еще больше мертвых некромантов, которые никогда не смогут подняться.
Она помнила — Павел очень мало кого в этой жизни любил. Всего четверых: маму, дядю Гошу, старшую сестру Лильку и племяшку Катю. А теперь и вовсе любить стало некого: Лилька с Котькой погибли в нелепой, невозможной аварии, веселый дядя Гоша стал угрюмым хмырем, который по заказу племянника осваивал то токарное, то слесарное дело, и даже нелегально смог взять разряд — низший, слабый, но смог. А Полина как-то незаметно перестала быть мамой и превратилась в соратника. В главу секретариата МВД. А если не заострять внимания, то никто кроме Каина и не помнил уже, кем ей приходится директор Правобережной СПП. Может, ухажером — нынче модно помоложе заводить.
И им сразу стало проще жить. Без любви. Вся любовь осталась там, в водонепроницаемом гробу, сделанном по спецзаказу. Для того, чтобы работать, хватало памяти.
Они все помнили — и она, и Гоша, и Павел. Очень хорошо помнили, как сильно, до одури пахло сиренью на Раевском погосте в день похорон.
Луку включило обратно так же резко, как и до этого вырубило. Исчез навязчивый запах, растворились чужие тяжелые мысли, сразу стало легче дышать.
— Вот ведь погань, — только и сумел выдавить он из себя и шагнул назад.
Скамья, с которой он, оказывается, успел встать, радушно врезала под колени. Матернувшись, Лука еле удержался на ногах, выровнялся и приготовился бить печатью, если Полина рыпнется в его сторону. Но она не двигалась, по-прежнему стояла на своих копытах, тихо покачивалась и пырилась бельмами куда-то в вечность, не выражая желания ни греться об Луку, ни вывернуться в третью форму. Прям мечта стажера, а не клиентка. Если не считать того кино, которое она щедро прокрутила прямо в голове у Луки.
С таким ответом при допросе он не сталкивался, и мало того — даже не слышал, что такое возможно. Ну и дела!
Зато теперь понятно: начальник, сукин сын второй категории, в котором мощи на роту некромантов, крышняком поехал после смерти сестры и собрался ее с того света на этот вытащить. Ну надо же… мама. А ведь Лука действительно думал, что Полина Павлу любовница.
Впрочем, лимит удивления на ближайший год уже оказался выбран воскрешением Егора. Еще с червя на Скворцовском стало ясно: происходит дерьмо, и добром оно точно не кончится.
Полина была кладезем информации, которую следовало получить любым путем, словами или галлюцинациями — один тлен. Глюками даже наглядней. Жаль только, что пока он тут кино смотрит, к нему кто угодно может подойти и башку откусить. Пока вокруг тихо, но береженого бог бережет.
— Полина, — снова позвал он. Называть теперь ее, такую, по отчеству язык не поворачивался. — Полина, что дальше было? Где сейчас Павел? Зачем ты посреди ночи на погост пошла — ты же не упокойник?
Полина молчала, продолжая покачиваться из стороны в сторону, как пьяная. Импровизированная кисть руки, закрывавшая ей нижнюю часть лица, зарастала поверх новыми слоями, точно кокон наматывался. Рога росли, но медленно и неохотно, словно поднятая была совсем без сил. Что странно, ведь материала на построение она набрала порядочно — собственный солидный вес плюс одежда. Говорить Полина однозначно не хотела. Установка, полученная при жизни, так крепко впиталась, что и после смерти работала. Но и противиться некроманту вторая форма не могла. Отсюда эти вспышки-видения вместо обычных рассказов.
Лука продолжил сыпать вопросами, провоцируя на новый поток воспоминаний. Вышло, но не сразу. Он даже сам сначала не понял, что сработало: ни место, ни время суток не изменились, просто слева внезапно возник Павел. Не такой, каким его Лука запомнил позавчера — моложе лет на пять и худее килограммов на десять.
Павел стоял у одной из могил. Рядом на поминальном столике горел фонарь, бросая тени на раскладку.
Сама Полина, глазами которой Лука теперь смотрел на происходящее, стояла чуть поодаль. Рядом был кто-то третий, но обернуться и посмотреть, кто — у Луки не получилось. Полина и так была в курсе и оглядываться не собиралась. Ее занимало другое.
Перед ней из-под земли пробивала себе путь на поверхность вторая форма. Клиент шел ходко, дерн прорвало сразу в трех местах. Видимо, силен был неимоверно. Очень крупный, с плоскими мутными буркалами в пол-лица и сохранившейся речью — во всяком случае, рычал гепардом и месил осеннюю грязь, превращая все вокруг в раскисшее болото. Лука навскидку бы поставил, что до оборота в третью мужику осталось всего ничего — верная примета в виде чесотки под ребрами в Полининых воспоминаниях не работала.
— Павел, он почти вылез, — спокойно заметила Полина, не делая даже попытки отодвинуться.
— Вижу. Держу. Анализируй.
Краем глаза Лука успел засечь действия Павла. И в первый раз в жизни позавидовал. Легкость, с которой Павел работал с печатями, потрясала. А от сложности схемы заранее сводило скулы. Лука сумел разобрать только, что основа тут была стандартная, а вот все, что поверх, и сама открывающая печать — нет.
Клиент выдернул себя по пояс и замер, будто источник, подпитывающий его, затух. Потом медленно вытащил из земли ноги, свернулся клубком и замер — жалкий, сонный и удивительно не страшный. Лука даже уловил момент, в который вторая форма потеряла всякий интерес к живым, — словно струна лопнула. Но странно было другое: ощущение опасности никуда не делось, только сместилось туда, где стоял третий участник происходящего.
Некромантская чуйка упорно твердила: рядом вторая форма с уклоном в третью. Но поднятый клиент при этом был безобиднее котенка.
Павел что-то молниеносно перекинул из руки в руку и поставил печать на стабилизацию. Клиент скорчился еще больше, точно сам в себя пытался спрятаться, и заныл протяжно:
— Больно! Мамочка! Мааама!
Похоже, для присутствующих такое поведение откровением не стало. Полина очень будничным жестом накинула на плечи второй форме тонкий замызганный плед и тяжело опустилась рядом на землю.
— Что помнишь последнее? — спросила она у клиента.
Лука, готовый к тому, что мертвец ее проигнорирует, ошалел — клиент ответил, все так же воюще, жалобно.
— Снег был. Холод лютый. Жгучий. Я спал, спал. Сугроб. У кума на свадьбе гуляли, хватил лишку. Охолонуть решил…
Клиент торопливо излагал обстоятельства своей смерти. Естественной, к слову. Ну напился, замерз в сугробе — дело-то не удивительное. Удивительным было полное отсутствие агрессии к теплой Полине, которая кутала мертвеца в плед, — тот не рвался ни греться, ни душить. И одновременно чувство опасности продолжало зудеть комаром.
— А сейчас ты как? Имя есть?
— Макаром зовут. Ноги болят. Совсем отмерзли. Я с ног леденеть начал, все проснуться хотел, а никак. Тянуло все, тянуло… Мама! Больно!
— Макар, у тебя все хорошо. Сейчас ты выпрямишься и посмотришь на свои ноги. Абсолютно нормальные у тебя ноги, не синие. Мне ведь виднее. Давай-ка, выпрямись. У кума-то что на стол подавали?
Клиент заворочался под пледом, послушно выпрямляясь:
— Да какой там стол? Времена-то нынче голодные. К бутыли самогона картошку нашли, репу. Рыба была. Да каша с хлебом. Грибки еще. А ноги в порядке, да? Шо ж так больно-то?
