Вику, наблюдавшему за Гедом, свет от посоха казался огромной звездой, медленно движущейся сквозь мрак. И мрак вокруг него сгущался, темнел, уплотнялся. Это чувствовал и сам Гед, напряженно вглядывающийся вперед сквозь освещенный круг. Очень скоро он увидел, как у дальнего края круга, где света уже почти не было, по песку ему навстречу движется какая-то тень.
Сначала она не имела формы, но, подойдя ближе, приняла человеческое обличье. Геду показалось, что к нему приближается старик, седой и угрюмый, в котором он признал своего отца, деревенского кузнеца, но тут же обнаружил, что это вовсе не старик, а молодой человек. Это был Яшма. Дерзкое юное лицо Яшмы, серый плащ с серебряной застежкой, чопорная походка. Остановившись поодаль от Геда, он устремил на него полный ненависти взгляд.
Гед продолжал идти, чуть замедлив шаг и выше подняв посох. Посох разгорелся еще ярче, как вдруг идущий ему навстречу Яшма пропал, превратившись в Печварри. Почему-то у Печварри лицо было одутловатое и синее, как у утопленника, и он как-то странно протянул руку, будто манил Геда. Но Гед не остановился, и теперь между ними оставалось всего несколько ярдов. И тогда существо, явившееся перед ним, полностью изменило свой облик, расползлось в стороны, словно раскрыло огромные тонкие крылья, при этом оно корчилось, разбухало и снова сжималось. На мгновение мелькнуло белое лицо Скйорха, затем на Геда уставились, полузакрытые веками, неподвижные глаза, а потом вдруг их сменило чье-то незнакомое, полное ужаса лицо, не то человека, не то чудовища, с вывороченными губами и пустыми глазницами.
При виде его Гед высоко поднял посох, сияние которого стало нестерпимым — он светился таким ярким белым светом, перед которым, не выдержав, отступил даже древний мрак. В этом свете людское обличье, как шелуха, слетело с фигуры, двигающейся навстречу Геду. Она ужалась, почернела и поползла на четырех коротких когтистых лапах по песку, подняв к Геду бесформенную морду без губ, без ушей и без глаз. Когда они подошли совсем близко друг к другу, она еще больше почернела, вытянулась и теперь резко выделялась в белом сияющем свете. Человек и Тень молча встретились лицом к лицу и остановились.
Громким чистым голосом, разрывая долгое молчание, Гед произнес имя Тени, и в то же мгновение Тень без губ и языка повторила то же имя — «Гед». И тогда два голоса слились в один.
Гед протянул руку и, выронив посох, схватил свою тень, свое черное «я», которое изо всех сил тянулось к нему. Свет и тьма встретились и соединились воедино.
Вику, который с ужасом следил за тем, что происходит на песке, показалось, что Гед побежден, так как чистое ясное сияние потускнело. Гнев и отчаяние охватили его, и он спрыгнул на песок, чтобы помочь другу или умереть вместе с ним. Вик побежал туда, где еще мерцал угасающий свет. Ноги проваливались, и он с трудом, будто сквозь зыбучие пески или сквозь сильное течение, пробирался вперед, пока рев воды, зимняя стужа и горький привкус соли не вернули его в привычный мир. Он увидел, что барахтается в настоящем, неожиданно появившемся живом море.
Неподалеку на серых волнах качалась их пустая лодка — больше Вик ничего не видел, так как ударившая волна залила ему лицо и ослепила его. Пловец он был неважный и, борясь с волнами, кое-как доплыл до лодки и, ухватившись за нее, перевалился через орт. дыхаясь от кашля, он утирал с лица воду, струящуюся с волос, и в отчаянии озирался по сторонам, не зная, куда ему смотреть. Наконец он заметил что-то темное среди волн вдали, как раз за тем местом, где был песок, а сейчас бурлила вода. Он бросился к веслам и изо всех сил стал грести. Схватив Геда за руку, он помог ему перебраться в лодку.
Гед был в каком-то оцепенении, и глаза его, широко раскрытые, казалось, ничего не видели, однако ран на нем не было. В правой руке он сжимал уже погасший посох из черного тиса и никак не хотел выпустить его. Он не произнес ни звука. Обессиленный, вымокший, дрожащий, он лежал, съежившись, у мачты, не замечая Вика, который поднял парус и повернул лодку так, чтобы поймать северо-восточный ветер. Он ничего не видел вокруг, пока прямо перед ними в небе, уже темнеющем там, где село солнце, между длинными облаками в клине чистого голубого света, не засиял новый месяц — разорванное колечко из слоновой кости, роговая скобка, — он отражал солнце, вдруг осветившее этот океан мрака.
Гед поднял голову и посмотрел на далекий яркий серп на западе.
Он долго глядел на него, потом поднялся и распрямил плечи, держа посох двумя руками, как воин дер- жит длинный меч. Он взглянул на небо, затем на море, на коричневый надутый парус над ним и наконец на лицо друга.
— Эстарриоль, — сказал он, — все кончено. Все позади. — Он рассмеялся. — Рана исцелена. Я невре- ДИМ и свободен. — Он закрыл лицо руками и зарыдал, как ребенок.
До этой минуты Вик наблюдал за ним со страхом и беспокойством, так как не знал, что произошло там, на темной земле. Он не был уверен, что с ним в лодке Гед, и вот уже несколько часов готовился к тому, чтобы заякориться, сделать пробоину в досках и утопить лодку посреди моря, но только не везти с собой в Зем-номорье злую нечисть, которая, как он опасался, может принять обличье Геда. Но сейчас, когда он смотрел на друга и слышал его речь, все сомнения исчезли. Он начал постигать истину, понимая, что Гед не проиграл и не выиграл, но, назвав свое имя, он исцелился и снова стал полноценным человеком, который, осознав себя таковым, уже не подвластен никаким недобрым силам, и они не могут ни использовать его, ни овладеть им, и что отныне он будет жить ради жизни, а не для того, чтобы служить стихии погибели, боли, ненависти и тьмы. В «Сотворении Эа», самой старой песне, сказано:
Только в молчании звук,
Только во мраке свет,
Только в погибели жизнь:
В пустынной синеве
Ясен ястреба след.
И эту песнь Вик громко запел, держа курс на запад, обгоняя холодный зимний ночной ветер, который гулял по просторам Открытого Моря и дул им в спины.
Они плыли восемь дней и потом еще восемь, прежде чем увидели на горизонте землю. Много раз им пришлось наполнять бурдюк опресненной волшебством водой прямо из моря. Они удили рыбу, но, даже призвав на помощь все рыбацкие заклинания, почти ничего не могли поймать, так как рыбы в Открытом Море не знают своих имен и не поддаются магии. Когда, кроме нескольких кусочков вяленого мяса, у них уже не осталось еды, Гед вспомнил слова Арники, когда он стащил лепешку из очага, о том, что он пожалеет о своем поступке, когда ему нечего будет есть в море. Но, несмотря на голод, это воспоминание обрадовало его, так как, кроме этого, она сказала, что он непременно должен вернуться вместе с братом.
