Закончился лютый февраль, грузной поступью прошлепал рыхлый март. Апрель дал знать о себе звонкой капелью, лужами талого снега и слепящим солнцем. Учеба требовала к себе все больше внимания, так что и я и Белка были по уши в делах и заботах. Белка все чаще оставалась в своем общежитии, случалось, что мы не виделись несколько дней — только созванивались. Одна из моих контор приказала долго жить, да и вторая дышала на ладан. По окончании сессии надо было решать проблему трудоустройства. Короче, дорогу моей жизни заваливало камнями, и я едва успевал их разгребать. А в короткие затишья я с обреченностью понимал, что Белка отдаляется от меня, и не имел ни малейшего понятия, почему это происходит и как этому помешать.
По окончании сессии ко мне подошел сокурсник и предложил скататься с ним на месяц в один городок, затерянный в тайге где-то за Северным Уралом. У товарища там жили родственники, они обещали устроить его на работу. Речь шла о временном трудоустройстве, что-то вроде шабашки. Что конкретно надо было делать, оставалось неясным («На месте разберемся», — пояснил приятель), но перспектива заработать быстро и довольно много (примерно в два раза больше, чем я получал в обеих конторах) мне нравилась. К тому же я думал, что разлука в четыре недели даст нам с Белкой возможность объективно оценить наши отношения и решить, в какую сторону двигаться дальше. Вернее, я надеялся, что мой отъезд ее напугает, — в смысле, со мной было хорошо, а без меня стало плохо, ну или что-то в этом роде. Это были не самые умные размышления, но к тому времени я устал от попыток постигнуть причины Белкиного отчуждения, а потому был готов на любой шаг, который мог хоть немного сдвинуть наши отношения с мертвой точки. Я согласился ехать в тайгу.
Белка сидела на моей кровати, сжавшись в комок, и не мигая смотрела мне в лицо. Ее глаза были огромны и мокры, но сейчас их покрывал не сладкий сок — жидкая соль. Она пахла фиалками. Запах был сильный.
— Гвоздик, — тихо произнесла она дрожащим голосом. — Почему ты уезжаешь?
— Ну чего ты, Бельчонок. Это всего на месяц. Мы с тобой, бывает, днями не видимся.
— Это другое. Я же знаю, что ты рядом.
— Зато я иногда чувствую, что тебя нет.
— Почему ты так говоришь?
— Потому что это правда. Меня не будет четыре недели. Я приеду, и все у нас будет как прежде… Я надеюсь.
— Я… я не знаю… Ты не должен уезжать!..
— Как ты не понимаешь? Я уезжаю, чтобы хоть немного разобраться. Я даже не знаю, будешь ли ты меня ждать. Я устал от неопределенности. Я зову тебя замуж, ты молчишь. Я спрашиваю, в чем дело, ты молчишь. Я хочу знать, что я для тебя значу, ты молчишь!
— Я люблю тебя…
— Вот-вот. Белка, в тебе столько энергии — хватит на небольшую электростанцию. А вот когда ты мне говоришь это «люблю», меня тоска пробирает. Потому что это мертвые слова, в них нет силы, энергии и желания быть со мной до конца жизни. Я не верю этим словам! А верить очень-очень хочу. Да и говорила ты мне это раза три за весь год — не больно-то и много, если разобраться.
— Гвоздик…
— Мне пора.
Закрывая за собой дверь, я слышал ее всхлипы. По кому или чему она горевала? По тому, что за год наших отношений так и не смогла меня полюбить? Или по тому, что при всей своей кипучей натуре так и не нашла в себе силы открыться мне полностью и, стало быть, прогнать одиночество? А может, все из-за страха? Что двигало ею, если не любовь? Надежность и защищенность, которые она во мне видела? Кем я был для нее? Бронежилетом? Персональным телохранителем? Сердцем урагана, потому что в его центре спокойнее всего?.. Весь месяц, пока мы с товарищем разгружали контейнеры с алкоголем и развозили его по магазинам и складам (такая у нас оказалась работа), а потом, уставшие, валились с ног, я пытался найти ответы на эти вопросы, но так ни до чего и не додумался. Несколько раз я пытался позвонить Белке, но на том конце провода меня неизменно ждали короткие гудки. От нее же не было ни звонков, ни эсэмэсок. Я думал, что возможно, с ее стороны это такой акт мести… А потом четыре недели закончились, и скорый поезд вез меня домой, и я понятия не имел, что меня там ожидает.
Белки в общаге не было, но заботливые подруги, пряча ехидные улыбки, тут же подсказали, где ее можно найти. Поиски не заняли много времени — Белкина грива, ловя лучи заходящего июльского солнца, горела факелом среди зелени парка. Она была не одна. Я неторопливо приблизился и остановился метрах в пяти от лавочки, на которой пара расположилась.
Белка сидела на коленях у парня, ко мне спиной и немного боком. Я не разглядел лицо парня, да и не стремился, я смотрел на Белкин палец — он рисовал на лбу молодого человека магический знак подчинения. На губах Белки блуждала задумчивая улыбка. Я почувствовал холод и сырость серо-зеленых волн. Маленькая красивая яхта с белым парусом исчезла, словно и не было ее никогда — вокруг бушевал, нет — бесновался шторм. И больше ничего.
Наверное, Белка почувствовала мое присутствие — она резко оглянулась и окаменела. На меня смотрели два озера салатового изумления и страха. Я развернулся и молча пошел назад. Мгновение спустя она догнала меня, схватила за руку. Ее маленькая ладонь была прохладной и… в ней не было больше электричества. Наверное, у меня появился иммунитет на магию.
— Гвоздь! — Она заглянула мне в глаза, я не понимал, что она хочет там увидеть.
— Меня нет, — ответил я, аккуратно высвободил руку и побрел дальше.
Домой я вернулся к вечеру. Белка сидела на полу под моей дверью. Она слышала мои шаги, но не подняла глаза.
— Зачем ты пришла? — спросил я.
— Как ты? — тихо спросила она.
— Как балбес, которого выкинули на помойку. Нормально то есть.
Она поднялась с пола, заглянула мне в глаза, отрицательно покачала головой, сказала:
— Ты никогда не был балбесом. Просто… это все я… Сама толком не знаю, чего мне надо… Мне было так одиноко, я ходила из угла в угол и твердила себе: «Он меня бросил, бросил… бросил…»
— Ты хочешь что-то сказать?
— Не знаю… Как съездил?
— Нормально.
— Заработал денег?
— Да.
— Кому они нужны, твои деньги…
— Кому-нибудь пригодятся. К чему этот разговор?
— У нас с ним ничего не было! Мы просто погуляли по парку пару раз…
— Ты нарисовала ему на лбу магический знак подчинения. А стало быть, это больше не мой знак — на меня он теперь не действует.
— Я… — Белка запнулась, я продолжил за нее:
— …думала, что это просто забавная игра. В это было весело играть, все эти маленькие безобидные ворожения, милая беспечная ерунда, которая на самом деле ничего не стоит, и, стало быть, ее можно раздавать всем подряд, да? Так вот, для меня этот твой магический знак, который год назад ты нарисовала мне на лбу, значил куда больше, чем то, что на следующий день мы с тобой трахнулись. Этот знак принадлежал мне, а ты отдала его другому. Отдала с улыбкой, а потому цена этому знаку — ржавая копейка. Всей твоей ворожбе цена — ломаный грош. Ты предала меня. Ты выбросила меня на помойку.
