Свист оторвался от погони, и оказался в лесах. Конечно он не мог вернуться к людям: не приняли бы его, в темницу посадили, а то – и головы лишили; а если бы даже и было прощенье – всё равно не вернулся бы – потерял Свист веру в людей, лес тишиной своей много приятней ему был…
Вскоре суждено нам было встретиться: здесь уже начинается иная история, которая вам, братья разбойнички, хорошо известна, ну а вам – обратился Соловей, к Алёше, Оле и Ярославу – вам поведаю, когда придёт тому время. Скажу только, что были мы такими близкими друзьями, что даже считали, что мы – одно и тоже лицо, и говорили Соловей–Разбойник…
* * *
Надо ли говорить, что и Алёша, и Оля были очень взволнованы этим рассказом! И дело не в том только, что впервые услышали, что вот, оказывается какой–то человек всё–таки дошёл до чертогов Снежной колдуньи. Нет – жалость, режущая жалость – жажда вернуть этого загадочного, несчастного человека, поговорить с ним – вот что в них этот рассказ побудил.
Соловей внимательно на них взглянул, и словно бы прочёл их мысли, вот проговорил:
– Ведь встреча–то со Свистом была случайна, да? Ведь далеко не каждый день появляется он на базаре… Могли бы и не узнать его, идти сейчас куда–то или скорее – спать – он погиб бы, а вы бы ничего и не узнали про его печальную историю, о чём то другом сейчас помышляли. Не так ли?..
– Да… – молвил Алёша.
А потом Соловей, взял одной рукой Алешу, другой Олю и повел их к самому большому в этом поселении трехэтажному дому из которого слышался не утихающий возбужденный хор голосов..
Ярослав в это время пригоршнями набирал снег, и счищал последние тёмные пятна крови с шерсти Жара. Пёс же, вначале до предела напряжённый, готовый броситься на каждого, кто подойдёт к его хозяевам, за время рассказа Соловья пристально вглядывался в лик и его, предводителя разбойников, и в лица всех остальных, и возле костра сидящих, и по улицам городка ходящих, и вскоре совсем расслабился – просто понял, что люди они хорошие – быть может, и против закона они, быть может и смертоубийством закончится встреча любого из них с государевыми солдатами – но это всё по страшной необходимости, чтобы жизнь свою уберечь …
– Идём, идём, Жар! – кликнул Алёша, и вот пёс бросился за ним….
Вскочил и побежал также и Ярослав. Вот он слепил довольно–таки увесистый снежок, запустил – хотел попасть в Алёшу, однако ж от возбуждённого своего, не рассчитал, и попал в затылок Соловью.
Предводитель разбойников, с устрашающим (но конечно же притворным) рыком развернулся, чёрной горою бросился на мальчика, а тот не на шутку перепугался, бросился было бежать, и тут под дружный хохот разбойников (жизнь которых была слишком тяжела, чтобы долго горевать по гибели даже такого близкого человека как Свист) – мальчик оказался в воздухе, и вдруг – полетел – увидел стремительно несущуюся на него еловую ветвь, ухватился за неё, и… повис метрах в семи над сугробом. Разбойники хохотали, а Соловей сметал с затылка снег и тоже улыбался.
– Ну и силища у вас! – восторженно воскликнул Ярослав.
Ну а в следующее мгновенье руки мальчика соскользнули с обледенелой после бури ветви, и он полетел вниз, с головою погрузился в сугроб, и тут же вырвался из него уже весь белый, на снеговика похожий.
– Вот таков мой снежок! – улыбнулся Соловей.
И тут уж не только разбойники захохотали, но и Алёша и Оля улыбнулись – Оля впрочем тут же бросилась к Ярославу, и заботливо принялась его отряхать, приговаривая:
– Весь в снегу… бедненький… нельзя же так… Ну теперь надо в тепло поскорее… отогреться…
– Пойдёмте, пойдёмте в тепло! – приглашал их Соловей…
И вот Соловей уже распахнул перед ними дверь в трёхэтажное здание. Они вошли в зал, который занимал добрую половину всего этого строения. Освещали его факелы вставленные в выемки в стенах. За пятью длинными–предлинными столами протекал не то пир, не то ужин. Были и мужчины, и женщины, и дети. Алеша раньше представлял себя разбойников этакими огромными, залепленными грязью полулюдьми–полузверьми. Тут же сидели самые обычные люди: мужики да бабы, разве что у некоторых видны были прикрепленные к поясам кинжалы, да еще у некоторых лица были обезображены шрамами, а так, в основном, люди как люди…
При появлении Соловья разговоры смолкли и пировавшие шумно поднялись и склонили головы навстречу вошедшему, а Соловей склонил голову навстречу им – потом, как распрямился, пророкотал:
– Что ж, почтим память друга нашего, брата моего родимого, Свиста…
В ответ ему зазвучало разом голосов двадцать, а то и тридцать, из гула которых можно было разобрать, что и так уже поминают. Тогда Соловей кивнул, и, поманив за собою ребят, прошел во главу третьего стола и уселся там в кресло с высокой спинкой и витиеватыми ручками – пояснил происхождение этого своего «трона»:
– Досталось нам от богатого купца из северной страны, он вез их в Белый град ко двору государя. Но теперь не государь а я на нем сижу. – усмехнулся Соловей и велел принести для Алеши и Ольги еще два стула.
Соловью поднесли большой кубок украшенный драгоценными камнями, разбойник разом осушил его и оглушительно (но всё же не так громко как Свист) свистнул:
– Молчите все! Позвольте рассказать вам об Свисте…
Наступила тишина, и в тишине этой Соловей поведал то, о чём рассказывал на улице – разве что, от того крепчайшего напитка, который ему ещё пару раз подливали в кубок, он заметно захмелел, и рассказывал хоть и с большим чувством, но более скомкано – его слушали, ему кивали, по щекам некоторых (особенно женщин), катились слёзы – но и вздохи и слёзы были пьяными, а потому, производи весьма неприятное впечатление.
На Алёшу стала наваливаться дремота, он клонился головой, и уж с горечью просил у Оли, чтобы подольше она его не будила, что в Мёртвом мире у него есть множество дел, но тут к ним подбежал высокий, необычайно тощий, перепачканный в грязи мальчишка, одного с Ярославом возраста, он представился Санькой и предложил Ярославу померится силами, на тот с восторгом согласился, однако же вмешался Соловей – сказал, что сейчас не время. Санька разочарованно вздохнул и отошел.
Соловей тем временем выпил еще один кубок и придвинув кресло к Алеше и Оле заговорил значительно тише нежели раньше:
– Ну а теперь и про меня выслушайте…
* * *
Работал я когда–то на мельнице – помогал отцу муку молоть. Была у меня любимая девушка… Как я любил ее, как горело мое сердце! Думал я, что так будет всегда. Но те счастливые времена ушли. Как то раз приехала к нам в деревню повозка, вся бархатом обшита – у нас такой отродясь не видали. А за повозкой на белых лошадях люди в дорогих кафтанах едут, в рога трубят. Вышел из кареты воевода Дубградский Илья. Кричит:
