— Туда нельзя. Это место зла и смерти. Уж лучше погибнуть здесь — быстро и с честью.
— Твои чувства весьма благородны, Белаш, — но я пока не собираюсь умирать ни здесь, ни где-либо еще.
— Ты не обязан здесь оставаться.
— Верно, но, как любит повторять мой отец, слабоумие у нас в роду.
Мириэль парила высоко над горами, держа духовную связь с Кеса-ханом. На освещенной луной равнине через равные промежутки, в пять рядов по двадцать в каждом, стояли палатки готиров. К югу от лагеря соорудили загоны для лошадей, к востоку вырыли отхожую яму ровно в тридцать футов длиной. Ярко горели сто костров, и часовые расхаживали вокруг лагеря.
— Аккуратный народ, — передал Кеса-хан. — Они считают себя умнее нас потому, что умеют строить высокие замки и ставить палатки с геометрической точностью. Но тебе сверху лучше видно. Так строят и муравьи, а разве муравьи разумный Мириэль не ответила. Отсюда она видела и маленький стан надиров, и мощь вражеского войска — разница удручала.
— Никогда не впадай в отчаяние, Мириэль, — засмеялся Кеса-хан. — Врагу это всегда на руку. Посмотри на них! Даже отсюда чувствуется их спесь.
— Но разве сможем мы победить их?
— Как же иначе? Нас миллионы, а их только горстка. Когда придет Собиратель, мы сметем их, как сорную траву.
— Но теперь? Что будет теперь?
— Как нетерпелива молодость! Посмотрим теперь на других.
Звезды закружились, и Мириэль увидела костер в маленькой горной пещере. Рядом сидел Нездешний, собака растянулась около него. Вид у Нездешнего был усталый. Мириэль проникла в его мысли. За ним охотились, но он ушел от погони, убив нескольких человек. Он уже выбрался за пределы сатулийских земель и подумывал увести лошадь из готирского городка лигах в трех к северу.
— Сильный человек, — сказал Кеса-хан. — Тень Дракона.
— Он очень устал, — сказала Мириэль, жалея, что не может обнять одинокого человека у костра.
Картина снова переменилась — теперь перед девушкой возник каменный город среди гор, где в глубокой темнице к сырой стене был прикован большой, могучий человек.
— Ты подлый предатель, Гален, — сказал узник.
Высокий худой воин в красном плаще дренайского кавалериста схватил его за волосы и запрокинул голову назад.
— Ругайся сколько хочешь, сукин сын. Только это тебе и осталось, ведь дни твои сочтены. Брань тебе не поможет, завтра ты в цепях отправишься в Гульготир.
— Я еще разделаюсь с тобой, ублюдок! — пообещал пленный. — Никто меня не удержит! — Воин в красном плаще рассмеялся и трижды ударил беззащитного человека кулаком по лицу, разбив ему губу. Кровь хлынула на подбородок, и единственный светлый глаз вперился в обидчика. — Астену ты, вероятно, скажешь, что нас предали, но тебе удалось бежать?
— Да. Потом, когда придет время, я убью этого деревенщину, и в Дренае будет править Братство. Как тебе это нравится?
— Любопытная будет встреча. Хотелось бы мне послушать, как ты рассказываешь Астену о моем пленении.
— О, рассказ мой будет хорош. Я буду повествовать о твоем великом мужестве и о том, как тебя убили. Это вызовет слезы у него на глазах.
— Чтоб ты сгорел в аду!
— Знаешь, кто это? — шепнул Мириэль Кеса-хан.
— Нет.
— Перед тобой Карнак Одноглазый, правитель Дреная. Не слишком величественный у него вид здесь, в сатулийской темнице. Слышно ли тебе, что он чувствует?
Мириэль сосредоточилась, и гнев Карнака окатил ее горячей волной.
— Да, слышно. Он представляет себе, как рыжеволосый воин убивает его мучителя.
— Да, но это не все. В нем нет отчаяния, верно? Только гнев и страстное желание отомстить. Его самомнение не знает границ, но и сила тоже. Он не боится ничего — ни цепей, ни врагов. Он не теряет надежды и строит планы. Такого человека никогда нельзя считать побежденным!
— Он узник, безоружный и беспомощный. Что он может сделать?
— Вернемся в горы — я начинаю уставать. Завтра сюда явится настоящий враг. Мы должны приготовиться к встрече со злом, которое он несет.
Свет померк, и миг спустя Мириэль открыла свои телесные глаза и села. Огонь в пещере догорал. Кеса-хан подложил в него дров и распрямил спину, хрустнув позвонками.
— Ох-ох, старость не радость.
— Что это за зло, о котором ты говорил? — спросила Мириэль.
— Сейчас, сейчас! Я стар, дитя, и мне нужно опомниться, когда я возвращаюсь в тело. Поговори со мной.
— О чем?
— О чем угодно. О жизни, о любви, о мечтах! Скажи мне, с которым из двух хочешь лечь в постель.
Мириэль покраснела.
— Это не предмет для праздного разговора.
Старик издал скрипучий смешок, испытующе глядя на нее.
— Глупенькая девчонка! Никак не можешь решиться. Молодой красив и остер, но ты знаешь, что любовь его недолговечна. Старый — как дуб, могучий и выносливый, но его страсть будет не столь пылкой.
— Зачем ты спрашиваешь, если и так знаешь, о чем я думаю?
— Просто так, для забавы. Хочешь совет?
— Нет.
— Это хорошо. Люблю, когда женщины думают сами. — Он сунул палец в один из многочисленных глиняных горшков перед огнем и положил на язык щепотку серого порошка. Потом закрыл глаза и вздохнул. — Да… да. — Глаза его открылись, и Мириэль подалась вперед. Зрачки почти исчезли, и радужка из темно-карей сделалась светло-голубой. — Я — Кеса-хан, — смягчившимся голосом прошептал старик. — И я же Лао Шин, горный дух. И Ву Деянг, Странник. Я Тот, Кто Видит Все.
— Это наркотический порошок? — тихо спросила Мириэль.
— Конечно. Он открывает окна миров. Слушай меня, юная дренайка. В смелости тебе не откажешь, но завтра мы увидим, как встают мертвецы. Хватит ли тебе отваги выйти с ними на бой?
Мириэль облизнула губы.
— Я приехала, чтобы помочь тебе.
— Превосходно. Не нужно храбриться. Я покажу тебе, как защитить себя броней, научу вооружаться. Но самое сильное оружие — это твое мужество. Будем надеяться, что Тень Дракона был хорошим учителем, иначе тебе не доведется лечь в постель ни с одним из храбрых воинов, а душа твоя будет вечно блуждать по Серым Тропам.
— Он был хорошим учителем.
— Посмотрим.
Нездешний вышел на усеянную валунами равнину. Собака бежала впереди. Деревья здесь почти не росли, и отлогий склон вел к белому каменному селению на берегу реки. На севере был огороженный лошадиный выгон, на юге овцы щипали последнюю осеннюю траву. Вокруг селения не было стены, что свидетельствовало о долгом мире между готирами и сатулами. На эту деревню никто не нападал. “Странно, — подумал Нездешний, — почему готиры так дружелюбно относятся к сатулам и так враждебно — к надирам?” Оба эти народа — кочевые, пришедшие сюда с севера и с востока. Оба воинственны и поклоняются своим, не готирским богам, однако разница налицо. Сатулы в готирских сказаниях горды, умны и благородны, надиры злы, вероломны и коварны. Нездешний на своем веку общался и с теми, и с другими и не разделял мнения готиров. Все дело, должно быть, в большой численности надиров, населяющих степи. Сатулы угрозы не представляют, между тем несметные орды надиров могут стать опасными.
