Темная тень мелькнула позади, и Нездешний увидел Рваного — тот тащился на передних лапах, волоча за собой задние. Стрела вонзилась ему между ребер, и из пасти сочилась кровь. Нездешний отклонился влево, Морак вправо — он не видел умирающего пса. Нездешний нанес резкий рубящий удар в лицо врагу — тот отступил на шаг, и Рваный вцепился зубами в его правую икру, прокусив мускулы и сухожилия. Морак взвыл от боли, и Нездешний вогнал ему саблю в живот снизу вверх, поразив легкие.
— Это тебе за старика, которого ты пытал! — прошипел Нездешний и вырвал саблю, выпустив Мораку внутренности. — А это за мою собаку!
Морак рухнул на колени.
— Нет! — простонал он и повалился на бок. Отбросив саблю, Нездешний опустился на колени рядом с собакой, гладя ее по голове. Он ничем не мог помочь Рваному — стрела перебила псу хребет. Он только сидел, держа на коленях огромную голову, и шептал ласковые слова, пока хриплое дыхание Рваного не затихло совсем.
Тогда он встал, подобрал арбалет и пошел к рощице, где Морак спрятал своего коня.
Наспех сложенную стену скрепили раствором из черной вулканической пыли. Застыв, он сделался твердым, как гранит. Враг видел перед собой преграду десятифутовой вышины, защитники же стояли на подмостях, что давало им возможность поливать стрелами неприятеля и прятаться за стеной от вражеских стрел.
Стена держалась стойко. Готиры кое-где подкатили к ней валуны, чтобы было легче взобраться, а после у них появились грубо сколоченные лестницы. Пошли в ход и веревки с железными крючьями на конце, но защитники с дикарской свирепостью рубили всякого, кому удавалось влезть наверх.
Однажды готирам почти уже было удалось вбить клин в оборону, но Ангел, Сента и Белаш накинулись на шестерых прорвавшихся смельчаков, и те полегли в считанные мгновения. Готиры накатывались волна за волной, пытаясь подавить надиров численным превосходством, но это им не удавалось. Пока не удавалось.
Но внезапно произошла какая-то перемена, и каждый защитник начал испытывать неодолимый страх. Ангел первым почувствовал холод в животе и дрожь в руках. Надир рядом с ним бросил меч и жалобно застонал. Ангел взглянул на Сенту. Тот, облокотясь о стену, смотрел на перевал. Готиры отошли, но не затем, чтобы перестроиться, — они совсем пропали из виду. Поначалу пятьдесят надирских воинов, оборонявших стену, разразились смехом и радостными воплями, но вскоре над перевалом повисла тревожная тишина.
Ангел содрогнулся. Черные горы по сторонам стали казаться ему челюстями исполинского чудища. Дрожь в руках усилилась. Он попытался спрятать меч в ножны, но никак не мог попасть. Он выругался и положил клинок на стену.
Трое надиров повернулись и бросились бежать, побросав оружие. Белаш заорал на них, и они покорно вернулись, но страх возрастал.
Ангел подошел к Сенте. Ноги у него подкашивались, и он держался за стену.
— Что за дьявольщина тут творится? Сента, бледный, с широко раскрытыми глазами, не ответил ему. В устье перевала что-то зашевелилось, и Ангел увидел шеренгу людей в черных плащах и доспехах, идущих к стене.
— Кровавые Рыцари! — дрожащим голосом прошептал Сента.
Надир рядом с ним завопил и шарахнулся прочь, намочив штаны. Белаш убрал меч в ножны и выхватил у соседа лук. Взобравшись на стену, он натянул тетиву, потом застонал, крикнул что-то и начал медленно оборачиваться назад.
Ангел едва успел пригнуть голову Сенты, когда Белаш пустил стрелу. Она пролетела мимо, ударилась о камень, отскочила и ранила в плечо одного из воинов. Кровавые Рыцари молча приближались. Ясно было, что надиры их не остановят. Ангел взгромоздился на ноги и поднял меч. Руки теперь тряслись так, что он совершенно перестал владеть ими. Защитники — даже Белаш! — стали отступать от стены.
Откуда ни возьмись появился одетый в лохмотья карлик. Мириэль сопровождала его. Карлик был дряхлым старцем, но от него внезапно хлынула волна отваги, разгоняя страх и воспламеняя кровь. Бегущие надиры остановились. Маленький шаман взбежал наверх и ловко вскарабкался на стену. Кровавые Рыцари были меньше чем в двадцати шагах от нее.
Кеса-хан поднял руки, и голубое пламя вспыхнуло между его ладонями. Страх, одолевавший Ангела, сменился гневом. Шаман простер руки вперед, нацелив костлявые пальцы на черных воинов. Голубой огонь преобразился в длинное копье, пронзающее панцири и шлемы. Рыцарь, идущий в середине, пошатнулся, и голубой огонь, сделавшись красным, охватил его волосы. На рыцарях загорались плащи и штаны. Они остановились, пытаясь сбить охватившее их пламя.
Надиры, вернувшись к стене, принялись поливать врага стрелами и копьями.
Кровавые Рыцари обратились в бегство. Маленький надир соскочил со стены и без единого слова пошел прочь.
— Ты бы сел, — сказала Мириэль, подойдя к Ангелу. — Лицо у тебя белое как снег. — В жизни еще не испытывал такого страха, — признался он.
— И все-таки не побежал, — заметила она. Пропустив похвалу мимо ушей, он посмотрел вслед маленькому шаману.
— Насколько я понимаю, это Кеса-хан. Он не охотник до разговоров, верно?
— Он крепкий старик, — улыбнулась Мириэль, — но силы его на исходе. Ты даже представить себе не можешь, как изнурила его эта ворожба.
— Все равно мы здесь не удержимся, — сказал Сента, подойдя к ним. — Утром они дважды чуть было не прорвались. Один Исток знает, как нам удалось отбиться.
Кто-то крикнул, и Сента, обернувшись, увидел сотни готиров, запрудивших перевал. Выхватив оба меча, он бросился обратно к стене.
— Он прав, — сказал Ангел. — Поговори со стариком! Надо найти другое место, — И гладиатор поспешил к остальным защитникам.
Бодален следовал за Гракусом, несущим факел. По бесконечным коридорам и железным лестницам они спускались в недра замка. Все здесь было искривлено, искорежено, и в воздухе стоял тихий гул, от которого у Бодалена стучало в висках.
Следом за ним шли остальные восемь воинов Братства, мрачные и молчаливые. Девятый увел лошадей в горы, и Бодален потерял всякую надежду выбраться из этого колдовского места.
Они спускались все ниже и ниже, миновав уже пять этажей, и гул становился громче. Стены здесь были уже не из камня, а из гладкого блестящего металла, вздутого и покоробившегося. В трещинах виднелись переплетения медных, железных, золотых и серебряных нитей.
Бодален испытывал ненависть к этому замку и боялся заключенных в нем тайн, но все же, как зачарованный, смотрел по сторонам. Перед ними возникли стальные двери. Гракус и еще двое воинов открыли их. В маленьком пустом помещении на одной из стен виднелся орнамент — двенадцать круглых камней, оправленных в медь, и на каждом — непонятный Бодалену символ.
