Он достал резную трубку и мешочек, набитый сушеными травами. Хватило на раз, и Ридихан долго его берёг, считая, что пригодится на тот случай, когда силы его оставят с ужасами войны. Сегодня был не такой день, но отчего-то рука так и тянулась набить трубку и вкусить что-то, что напоминало ему о доме. Вернётся ли он туда?
— Лекарь Ридихан, — воин с повязкой на глазу улыбнулся ему, приветствуя.
Лось поднял голову. Лекарская шапка на его голове напоминала лосиные рога, но в значительно уменьшенной форме. По всей длине рогов тянулись знаки благословения — такую шапку получал каждый лекарь, который выслужился перед князем Нандором и доказал свои таланты делом. Несмотря на то, что, по меркам лосей, Ридихан был ещё молод, и коварная бородка едва-едва светлыми волосами проступала на его подбородке, а молодецкий пух на щеках стал грубее и жестче, он уже сыскал почёта за свою службу, но радости он не приносил. Ридихан бы предпочёл оставаться зелёным мальчишкой и считать зимы в столице княжества, если бы ужасов войны никогда не было и волки поумерили пыл.
Он кивнул в знак приветствия и раскурил трубку, а затем протянул её солдату.
***
Визэр знал, что когда-нибудь это случится. Ни одна деревня в Рейтхоле не защищена от неожиданного нападения волков. Предатели захватывали новые территории и двигались всё дальше и дальше на юг. Пока медведям ещё удавалось их сдерживать на своих границах, а к росомахам волки не совались — холодные и неприступные земли Стронгхолда казались им пока что сложными для захвата, но настанет час — и они тоже падут. Волки намеренно изматывали их армии, разбивая на ничтожные группы. Так проще пожрать целое стадо, разгоняя их будто перепуганных овец по лесам. В своём противостоянии князья не учли самого главного — они были сильны, пока были едины, а разобщёнными стали лёгкой добычей, и теперь огромная серая пасть пожирала их, создавая всё больше и больше голодной нежити вокруг лесов и болот.
Визэр прижимал к себе перепуганного мальчишку. Сражаться одной рукой было тяжело, и он боялся, что как бы Миттэ не стал бы для него живым щитом. Приходилось сгружать его и прятать за спину вместе с Шайло и только тогда, сильно задерживаясь в гуще сражения, давать отпор нападающим.
Шайло взвизгнула от испуга и вцепилась пальцами в его рубаху. Визэр оглянулся, высматривая среди пожарища и смерти медведицу. Он не узнавал деревню, умытую кровью невинных людей. Гнев на князей креп в его душе сильнее, чем на волков. Сидя за крепкими стенами, они не защищали простой народ, и волки вдоволь наслаждались этим подарком.
— Оставайтесь за мной, — перекрикивая шум пожара и бойни, Визэр лишь вскользь заметил, как Шайло прижимает Миттэ к себе и прячет лицо медвежонка на своей груди — подальше от ужасов и кошмаров.
Ступая по обломкам, он уводил их прочь из деревни, надеясь, что Лаогера не вернётся в деревню.
То тут, то там ожесточённый бой шёл во дворах и домах. Горела изба, и плакала, стоя на коленях, женщина. Старый и верный пёс лизал чумазое лицо хозяина, поскуливая, — тот не успел убежать от стрелы. Смерть была везде, где они проходили.
Визэр не услышал за криками опасных шагов. Ятаган пролетел перед его носом. Княжич отшатнулся, закрывая детей собой. Волк выступил из-за избушки, улыбнулся противнику оскалом голодного зверя и мерзко заулюлюкал при виде детей. Он бросился на медведя, но каждый раз обманным движением пытался достать до детей, используя слабое место Визэра. Волк упивался жестокостью. Его ятаган разил быстро. Для тяжёлой секиры не было должного размаха, но Визэр не полагался на боевую подругу, оставив её в ножнах за плечом. Меч был сподручнее.
***
Зима смилостивилась над ними. Здесь — во владениях лис, казалось, она была редкой гостьей, а, заглядывая раз в году, едва-едва насыпала снега, прикрывая земли пушистой шапкой. Даже деревья, голые по сезону, казались иными. Живыми. Сэт остановил лошадь, когда заметил, что сын замешкался. Мальчишка отчего-то рассматривал древо, и князю пришлось подъехать ближе, чтобы увидеть, что так влечёт его.
Знак с оттиском лисьей лапы. Он встречался всё чаще на подступах к Лисбору, и Сэт знал, что это — символ того, что ему — князю росомах — здесь не рады. Это владения лисов, и с каждым годом войны под гнётом росомах желающих заполучить свободу от него было всё больше и больше. Сэт знал, что во всех бедах — в войнах против волков — обвиняют именно его. Лисбор пострадал от нападений не меньше, чем другие княжества, но если лоси или медведи могли защищать свои владения, давая отпор в каждое наступление волков, то руки Сэта едва ли дотягивались до лисов. Раз за разом жители Лисбора всё больше страдали от войны и бесполезного князя, не способного их защитить. Но что он мог сделать? Его армия оскудела. Возвращение Тельконтару трона его отца ничего не изменит. Мальчик слишком юн, чтобы вести в бой лисов, и он не вернёт в их земли ни мир, ни жизнь.
Видя загнивание своих земель, лисы собирали группы сопротивления, и если сначала они боролись против росомах, строя козни и пытаясь вернуть в Лисбор княжича, то теперь все их силы и вся их ярость направлены на волков. С этого момента Сэт перестал отдавать приказы охотиться на отступников, и они всё больше смелели. Должен ли он подавить сопротивление и раздавить словно муравьев тех, в чьих единственных силах защитить Лисбор?
Он хотел сделать что-то хорошее и искупить вину. Что-то хорошее в память о загубленных жизнях.
— Это Вейлих? — спросил мальчик.
Сэт кивнул.
— Они же не нападут на нас?
Мальчик сжимал поводья в руках. Сэт заметил волнение сына, и понимал его беспокойство. Ночь с засадой не прошла бесследно. Алед боялся засыпать. Сэт замечал, как во сне мальчик хватался за меч или кинжал, ни на миг с ним не расставаясь, а иногда плакал или кричал во сне — они все прошли через это крещение. Путь мужчины — как это называли на их родине. Мальчик становится мужем, когда первая кровь омоет его руки. Тень первого убийства останется с ним навсегда, и то мгновение с предвкушением собственной смерти — миг, когда его жизнь могла оборваться.
— У них есть другие заботы, — Сэт не думал, что отступники устроят засаду. В холодное и голодное время они чаще нападали на караваны, чтобы добыть пищи для односельчан, и не трогали стронгхолдцев — бесполезная трата сил и ресурсов, когда есть истинный враг и он страшнее гнета росомах.
Мальчик помолчал, опустив голову. Его пальцы еще сильнее сжали поводья, и лошадь, почувствовав беспокойство наездника, фыркнула и забила копытом. Алед на что-то решался, закусывал губу и не находил в себе сил поднять взгляд на отца, словно боялся увидеть в его глазах осуждение или разочарование.
— Ты стыдишься меня, отец?
Сэт похвалил бы его за храбрость — он бы никогда не признал, что отец им недоволен или что он дал для этого повод, а его сын нашёл в себе решимость, даже зная, что это чревато. Он протянул к нему руку, положил её на плечо и почувствовал, как от страха мальчик сжался и опустил плечи, словно ждал от него не одобрения и поддержки, а удара.
«Такой ли я монстр, что собственный сын боится меня?»
У него были поводы сомневаться. Он изгнал двух женщин, которых любил. Одна из них погибла по его вине, а он сам распустил слух, что убил её за вред сыну, чтобы никто не пытался использовать Кайру в своих интригах. И никогда не был хорошим и мягким отцом сыну, уделяя лишь внимание Тельконтару, пока последний огонёк жизни не погас в нём вместе со смертью Кайры. Чего еще он ждал от сына?
Сэт сжал пальцы на его плече, подбирая нужные слова.
— Стой!
Крик боли перешёл в ругательства. Сэт отвлёкся, так и не сказав сыну важные слова, но и он выпрямился в седле, попытался заглянуть через головы воинов с любопытством и страхом ожидая худшего. Сэт лягнул лошадь под бока и направил её вперёд, оставив сына в компании воеводы. Будь это нападение, разговор был бы иным — с мечами и стрелами, а так он услышал смешки воинов и сам подивился, что могло такого случиться на дороге, да ещё и в таком месте.
